Агония Иванова - За чужие грехи
Кир совершил над собой неимоверное усилие и вырвал у нее нож, схватил ее за руку, она очень старалась вырваться, а потом снова впала в апатию, стала тихо плакать, что-то шепча быстро и невнятно.
— Да что бы ты сдох… что бы ты… — удалось различить ему, Люся в какой-то момент дернула руку, пытаясь вырваться, но быстро сдалась. Его окровавленные пальцы вызывали у нее страх и отвращение, поэтому она упрямо смотрела в пол, повторяя эти слова как молитву или заклинание.
— Наташа мертва? — ответа не последовало, Люся продолжала шептать одни и те же слова, очень увлеченная своим занятием. Растрепанные волосы скрывали ее лицо и ее слезы, стекавшие по лицу и капавшие на паркет. Поддавшись минутному порыву, Кир привлек ее к себе и крепко сжал в объятьях, боясь случайно задеть и испачкать ее окровавленными пальцами, уткнулся лицом в ее волосы, которые пахли фимиамом. Такой странный запах…
— Хорошо… — медленно произнес он, — послушай меня, Люся, пожалуйста… я очень тебя прошу… просто послушай. Я не хотел причинять зла ни тебе, ни твоей сестре… ей особенно… я хотел жениться на ней…
— Это ложь! — вырвалось у Люси.
— Нет, — возразил Кир, — это правда. Но теперь это не имеет значения… я знаю, мне нет прощения… и мою вину можно искупить только моей кровью, — при этих словах девочка подняла голову и посмотрела на него долгим и внимательным взглядом, от которого ему стало не по себе.
Она уже не плакала, хотя последние отставшие слезинки все еще ползли по бледным, словно мрамор щекам.
Она смотрела так, как смотрят одержимые и религиозные фанатики, как смотрят маньяки, как смотрят безумцы, потерявшие разум от страданий… Ее глаза горели неутолимой жаждой крови и страданий, его страданий в искупление ее собственных. Ее глаза горели жаждой смерти.
— Ты хочешь моей смерти, — тихо, словно прочитав ее мысли, произнес Кир, глядя ей в глаза, несмотря на всю эту боль, на весь этот ужас происходящего и хлещущую из горла кровь, он любовался ее глазами и изящными чертами, — не делай глупостей, не лишай себя будущего. Если ты хочешь — ты получишь ее… — он медленно отпустил ее, сделал шаг назад и медленно закатал рукав рубашки до локтя. Люся следила за каждым его движением, Люся жаждала этого, как ничего и никогда в жизни.
Он распорол кожу от запястья до локтя, вертикально и очень глубоко, даже не зажмурившись от боли, словно ее не было. Потом он проделал тоже самое со своей второй рукой. Пальцы стали скользкими от собственной крови.
— А теперь уходи, — попросил он, протягивая ей нож, — уходи быстрее… прошу тебя, прошу…
— Я хочу увидеть, как ты умрешь, подонок, — плохо слушающимися губами сказала девочка, в ее глазах сверкали уже не слезы, а какой-то безумный свет.
— Уходи… — повторил Кир, — уходи же, уходи! Ты погубишь себя… Умоляю тебя…
— Что здесь происходит?! — их обоих словно ударило током, от звука голоса Владимира совершенно неожиданно появившегося на пороге прихожей.
Открытые двери всегда приводят к незваным гостям в самый неподходящий момент. Сейчас был как раз такой момент, но зато благодаря ему Люся опомнилась, вырвала нож из ослабевших рук Кира и бросилась бежать, пока Владимир не успел ей помешать.
— Эй… — вошедший нервно рванулся в сторону девочки, но руки его ухватили только воздух и он потерянно развел ими и обернулся к Киру. Мгновение Владимир пребывал в какой-то прострации, пока не заметил руки и шею друга, кровь с которых стекала вниз и капала на паркет. Кир заторможено следил за этими каплями, совершенно не ощущая боли.
— Что это значит!? — вскричал Владимир, — чем вы тут занимались!? Это она сделала!? Ты приставал к ней!?
— Я ее не трогал, — равнодушно откликнулся Кир. Владимир не поверил сразу этим словам, ухватил Кира за руки и потащил на кухню, смывать кровь, удивляясь его покорности.
— Кто это сделал? — повторил свой вопрос Владимир, — ты!? Да ты ненормальный! Ты в своем уме!? Или это она сделала?!
— Нет, я…
— Это дела не меняет! — Владимир сбегал в прихожую, чтобы закрыть дверь и после некоторой борьбы ему как-то удалось заставить Кира забинтовать руки и шею. Когда они сидели на кухне, пил уже Владимир тот самый припрятанный в шкафу коньяк. Он выглядел неестественно бледным и постаревшим на несколько лет.
— Что произошло здесь? — хрипло пытался выведать он, — и что произошло бы, если бы я не пришел?
— Этого уже не произошло, — заметил Кир, ощупывая ладонями бинт на шее, бывший таким непривычным.
— Она пришла к тебе, и ты начал перед ней себя кромсать? Я чего-то не понимаю в этой жизни… — бормотал Владимир.
— Она на меня напала, но я отнял у нее нож и решил сделать все сам, чтобы ее не посадили за мою смерть, — не без гордости сообщил Кир, и в его равнодушном голосе снова почувствовалась угаснувшая жизнь. Владимир поднял на него глаза и ему стало не по себе. Страх разлился по телу, сковывая конечности неприятным холодом, путая мысли. Ему страшно стало оставаться наедине с этим человеком, страшно бросать его в одиночестве. Страшно от пустоты и горечи, теперь наполнивших эту квартиру…
Владимиру вспомнилось старое, давно забытое ощущение, когда он пришел сюда в первый раз очень много лет назад. Его привел сюда его папа, которому нужно было поговорить с Андреем, отцом Кира. Тогда они оба еще были маленькими мальчиками, а их родители были молоды.
Впрочем, глядя на Андрея сложно было говорить об этом — это был человек без возраста. Когда-то он мечтал стать художником, но не смог локтями выбить себе место под солнцем и в конце концов спился и растерял все свое дарование. Владимиру запомнилось его осунувшееся лицо, потухшие глаза, тихий, однажды сорванный голос, и, конечно же, очень красивые руки бывшего художника, всегда в пятнах от машинного масла. Благодаря отцу Владимира он получил работу автомеханика, хотя никогда не был за нее благодарен, чувствуя себя вдвойне униженным. Он ненавидел их, ненавидел всей своей душой, всем своим естеством, ненавидел отца и даже маленького Владимира, который ни в чем не был виноват.
Таких разных людей связала тысячами канатов судьба, когда они полюбили одну и туже женщину. И этой женщиной была мать Кира. Владимир уже плохо помнил ее, в памяти не задержалось даже ее имя, только теплые нежные руки, мелодичный голос. Она часто приходила к ним и любила его, как родного сына. Она была полной противоположностью Андрея, и если его ненависти хватало на всех окружающих, то она вокруг себя старалась посеять и взрастить любовь и понимание.
Тогда эта квартира выглядела иначе — здесь было очень уютно, светло и всегда безупречно чисто. Только Андрей устраивал здесь хаос, крушил и ломал все, когда особенно сильно напивался. Владимир боялся дяди Андрея и боялся не зря. Уже, будучи ребенком, он ощущал агрессию этого человека, направленную к нему.
