Ксения Васильева - Теплый пепел надежд
— Давай выпей, говорю! Сидишь пялишься… Ненормальная?
Сонечка с отвращением посмотрела на залапанный стакан с желтоватой мутной жидкостью, от которой несло гадостью.
— Чего? Перепила в вагоне? Выпей! Пройдет! У меня так было, — поделилась хозяйка, — мне Женечка тогда вливал потихоньку. И сразу захорошело. Трясун у тебя? Так я отвернусь.
Новая подруга отвернулась, жуя сивую пельменину.
Сонечка, выплеснув на грязный пол муть из своего стакана, схватила кусок хлеба — он был здесь самой приемлемой пищей.
— Давай еще по чуть-чуть и потолкуем, ладушки? — предложила Зофья, диковато сверкая глазом.
Одна бутылка опустела, пришлось открывать вторую.
— Ну, че? Опять мне отворот?
Соня вылила сивуху под стол.
Выдув полстакана, Зофья заплетающимся языком произнесла:
— Слышь, Соньк, давай бабки, потом разберемся… Ты у нас… жи… — она икнула, — жи… вешь. Я вперед беру… Ладушки?
Она благородно отвернулась, добавив:
— Скажешь… когда бабки… из порток…
Сонечка протянула Зофье пятидесятку. Та, пробормотав, что это никуда не пойдет, на четвереньках доползла до ложа Барбоса и подвалилась ему под бок. Раздался чудовищный храп.
…Бежать. Безумная жажда свободы охватила Сонечку. На вокзал, уехать домой, пусть с ней делают что хотят. Она не сможет здесь жить.
Покосившись на пару, она содрогнулась.
Они будут тянуть из нее деньги, пока не вытянут все. Где она найдет работу? Нормальное жилье? Неужели здесь все такие?! Конечно, нет! Где ей найти других? Обратиться к кому-то на улице? Ее отведут в милицию, и тогда…
Однако бежать надо! Иначе она конченый человек!
Она это понимала. Ей придется с ними пить… А еще что? Она боялась даже подумать… С кем-то вроде Барбоса?..
Соня сидела недвижно, в то время как душа ее металась в поисках выхода.
Дверь тихонько отворилась, на пороге возник мужичок лет сорока, довольно субтильный, но с брюшком-огурцом. Если бы он был в нормальном состоянии, его можно было даже назвать симпатичным: темные глаза с искоркой, полуседая волнистая шевелюра и мягкий абрис лица. Но пьянство и бездомная жизнь превратили его в настоящего бродягу с многодневной сивой щетиной, всклокоченными волосами и красными белками выпученных глаз…
С изумлением уставившись на Сонечку, он весьма интеллигентно спросил:
— Простите, а Зосенька или Женечка?..
Сонечка тоже растерялась, но вид у мужчины был нестрашный, она указала глазами на лежбище.
— A-а, вот они, мои славные люди! — обрадованный мужичок тут же опечалился: — А вы не скажете… — он замолчал, изучая Сонечку, но терпеть сил не было, — у них есть выпить?
Она покачала головой, догадавшись, что это тот, с раскладушки. Зофья говорила, что погонит его очень скоро, и Сонечке стало его жаль. Он был такой жалкий!
Соня даже увереннее почувствовала себя на этой земле. Есть, оказалось, люди, которым хуже, чем ей! У нее есть деньги, есть — пусть далеко! — свой дом, ее не тянет к выпивке.
А он маялся, глядя на Сонечку несчастными глазами. И она, сама не зная почему, вдруг сказала:
— У меня есть деньги. Я вам дам, но вы обязательно принесите мне сдачу…
Соня вынула из пакета пятьдесят тысяч. Ну, разве знала она (хотя догадывалась), что этим людям нельзя показывать деньги. Оживший мужичонка потирал свои небольшие ручки и сыпал словами.
— Спасибо, спасибо, дорогая моя. Вы спасли меня, клянусь вам! Я немедленно принесу сдачу! Сколько можно истратить? — Он впился взглядом в ее глаза.
Соня попросила вернуть тридцать.
— Да, да… — бормотал мужик, но чувствовалось, что он что-то подсчитывает. — А как же наши друзья? Когда проснутся?.. Им будет плохо… Надо бы на ночь, на просып купить?..
— Покупайте, — махнула рукой Сонечка, — только сдачу мне принесите обязательно.
— Я мигом… — сказал мужичонка уже в дверях.
Его звали Федя, Федор, а по изыску — Тэд. Так его в хорошую минуту называла гордая «шляхтянка» Зофья.
Тэд и вправду был из интеллигентов. Он окончил институт языковой и стал работать в системе высшего образования, чуть ли не референтом. Женился на миленькой студенточке из провинции.
У него была хорошая квартира, мама, которая вышла замуж в далекую ныне Прибалтику и уехала туда жить, не пригласив ни сына, ни его жену, которую ненавидела.
А миленькой студенточке совсем не нравился ее сын, бывший в смысле мужских потенций нулем. Заведя себе любимого человека, она умудрилась прописать его на площади мужа.
Бывший муж возмутился, стал пить, вылетел с работы и был выписан из квартиры как дебошир и алкоголик. Тэд побился, побился, хотел написать маме, но гордость не позволила, и он стал вынашивать планы мести.
«Пани» Зофья «сдала» ему комнату, за которую он исправно платил, пока были деньги, а потом все иссякло.
«Пани» Зофье он обещал доллары из Прибалтики, но та стала сильно сомневаться в его возможностях.
Тут приспела Сонечка с деньгами. И хоть девчонка страшненькая (Федя был эстет), придется ее хомутать. Потихоньку от Зофьи.
Итак, Федор вернулся, уже спланировав дальнейшие действия с малышкой-уродочкой. Так он про себя стал называть Сонечку.
Та, конечно, ничего подобного и не предполагала. Она только увидела, что этот смешной дядька другой. Да, Федор был другой, но из той же когорты бесчестья.
Федя приволок три бутылки жуткого пойла, собираясь тихо выпить с девчушкой и наладить контакт.
Он посмотрел на нее своими лучистыми — от радостного наличия на столе бутылок — глазами и, улыбнувшись, предложил распить пару бутылочек. Сонечка неожиданно для себя согласилась, подумав, что не умрет же она от одной рюмки!
А Тэд ухаживал. Он вымыл стаканы, и они вроде заблестели. Вывалил на тарелку пельмени, а в банку с кильками воткнул трезубую вилку из алюминия.
Сонечка заметила жадный взгляд, который он бросил на тарелку с пельменями… Да он еще и голоден, бедняжка! Сонечкино сердце окончательно растопилось.
Федя разлил бурду:
— Пью за прелестную даму!
И вспомнил, что не знает, как зовут даму, да и сам не представился. А еще светским человеком себя считает.
— Не знаю до сих пор вашего имени и сам не назвался, простите. Меня зовут Федор Федорович Путякин.
Он даже привстал. Сонечка смеялась, глядя на него, не принимая его всерьез, но испытывая все большую симпатию. Наверное, он добрый.
— А меня Соня, — ответила она.
— Боже! — вскричал Федя. — Так вы тезка нашей «пани»! Как странно, в доме две Софьи! Только наша, «пани» Зофья, — он тонко усмехнулся, — к Польше, как вы понимаете, не имеет никакого отношения. Вот Женечка наполовину поляк, это правда… А она, — Федя брезгливо скривился, — прямо из-под забора.
