Роника Блэк - Слишком глубоко
Патрисия постаралась выбросить эти грустные мысли из головы и решила отвлечь себя, разглядывая дом Синклер. На полу лежал светло-коричневый ковер и стояли кожаные серо-синие диваны. Остальную обстановку завершала мебель из светлого дуба. Воздух в комнате пах новыми вещами. Она зашла в гостиную, потом в кабинет Одри. Многочисленные скульптуры украшали столики, стоящие рядом с креслами и книжными полками. Они были выполнены из белой глины настолько тщательно, что можно было увидеть мельчайшие детали каждой вещицы. Ей, вдруг, захотелось прикоснуться к ним, чтобы ощутить грубую прохладу высушенной глины.
«Это Ваши работы?» — Она не могла не спросить. Патрисия знала, что такие изделия требуют большой сосредоточенности и отнимают много часов. Это была очень кропотливая работа небольшими инструментами. Она согнулась, чтобы рассмотреть старика, сидящего на скамье, смотрящего в небо, его лицо было изборождено глубокими морщинами. Она чувствовала его бедственное положение и ощущала его боль.
«Это хобби». — Синклер вышла из кухни и включила торшер.
«Я бы сказала, что это больше, чем хобби. А Вы, действительно, хороши». — Образ Синклер, формующей своими руками глину вызвал у Патрисии неожиданный трепет, который волной прокатился вдоль позвоночника детектива.
«Это помогает мне оставаться в здравом уме», — произнесла Синклер. Казалось, она немного расслабилась.
Патрисия мило улыбнулась. — «Я знаю, что Вы подразумеваете под этими словами».
Иногда Эндерсон чувствовала, что если бы она не писала, то могла бы сойти с ума. Она писала о том, чего ей не хватало в жизни, и это как-то помогало справиться с одиночеством. Романы были ее любимым жанром, но недавно она пробовала написать детектив, основанный на реальных событиях — убийствах Соблазнительницы. Это также помогло ей выплеснуть накопившиеся чувства.
«А Вы? Чем занимаетесь Вы, когда не угрожаете законопослушным гражданам физической расправой? — Улыбка позволила Патрисии увидеть ямочку на щеке Синклер. — Боевыми искусствами?»
«Имею такую пагубную привычку».
«Почему-то я так и думала».
«Я настолько плоха?»
«Нет. Просто у Вас очень уверенная манера держаться». — Синклер включил другую лампу, стоящую на большом столе уже в самом кабинете. — «Вы знаете, как придать вес своим словам».
«Правда? Никогда так о себе не думала».
«Ну, Вы достаточно поднаторели в этом». — Синклер сделала паузу. — «Хотя я была удивлена, что Вы позволили мне лишить вас равновесия».
«Я не ожидала, что Вы попытаетесь отпихнуть меня. Похоже, я надеялась на те манеры, о которых Вы так высокопарно говорили». — Патрисия почувствовала, как ее собственная улыбка расцвела на лице. — «Во всяком случае, больше у Вас такой возможности не будет».
Синклер кивнула, ее улыбка расцвела, глаза ожили. — «Так, значит, Вы любите работать руками? Я могу легко представить, как Вы это делаете». — Ее лукавый взгляд упал на руки Патрисии.
Патрисия снова почувствовала волнение и постаралась переключить свое внимание на стол. На нем стоял монитор с плоским экраном и клавиатура, настольная лампа с зеленым абажуром и лежало несколько толстых папок.
«Я пишу». — Она провела кончиками пальцев по крышке стола. Синклер пристальным взглядом следила за ее действиями.
Я хотела бы увидеть Ваш почерк. Можно многое сказать о человеке, на основании его почерка.
«Я пользуюсь компьютером. — Она пыталась не смущаться. — Большую часть я пишу за ним».
«Что вы пишете?»
Патрисия намеренно оттягивала время и не спешила с ответом. Она считала свое писательство личным делом и сердилась на себя за то, что вообще заговорила на эту тему. Зачем она это сделала? Какая-то ее часть хотела, чтобы Синклер знала о том, что она пишет лесбийские романы. Не сочтет ли она это за прелюдию? Что сделает Синклер, когда прочтет ее книги и будет знать о ее тайных мыслях и желаниях?
Она перестала развивать мысли в этом направлении и опять переключилась на обстановку в комнате. Стена, рядом с которой стоял стол, заставила ее обратить на себя внимание. Мельком увидев ее в темноте, она предположила, что по большей части она была закрыта произведениями искусства. Но то, что она увидела при свете лампы, заставило ее содрогнуться. Только находясь в аду можно было создать такое произведение. Она узнала каждую жертву, каждую рану, каждый жуткий снимок. В участке над ее столом висели те же самые фотографии. Жуткая коллекция из смертей.
«Как вы можете…»
Она бы никогда не смогла повесить их в своем доме. Принести это зло в свой дом — ее безопасное святилище. Никогда…
Синклер проследила за ее взглядом.
«Я здесь работаю. И думаю тоже здесь».
«Я знаю, но как Вы можете постоянно смотреть на них?» — Патрисия представила себе, что вместе с фотографиями она принесла домой чужую смерть. Нет, пусть они останутся лежать на ее столе в папках. Надежно запертые и спрятанные.
«Не каждый может это сделать, я знаю. — Синклер повернулась лицом к стене. Патрисия медленно подошла и встала рядом. — Но я не смогу успокоиться, пока хоть кое-что не узнаю. Как это случалось и почему? И если нам действительно повезет, то… кто это сделал? — Ее пристальный взгляд наткнулся на фотографии. — Они требуют это от меня. И они заслуживают это. Только тогда, когда на большинство вопросов я получу ответы, я смогу снять их».
«Вы хоть спите ночами?» — спокойно спросила Патрисия.
«Вероятно, столько же, сколько и Вы».
«Тогда Вы почти не спите».
«Наверное».
«Я часто думаю о них», — сказала Патрисия. — «Об их последних мгновениях. Что они могли чувствовать».
«Страх», — прошептала Синклер.
«Да». — Патрисия всегда это знала. Она знала, что это не разумно, но не могла справиться с этим. Она сочувствовала каждой жертве.
«Как давно Вы этим занимаетесь?» — спросила Синклер. — «Даже опытным детективам трудно отключится после работы».
«Достаточно давно». — Патрисия бросила на нее мимолетный взгляд. — «А вы?»
«Я долгое время изучала психологию преступников. И приблизительно в течение семи лет пыталась понять, что движет ими».
«И как, преуспели?»
Синклер деланно рассмеялась. — «В некоторых случаях — да». — Она встретилась взглядом с глазами Патрисии. Ее радужные оболочки опять приобрели мягкий цвет корицы. — «А в некоторых…»
«Я сожалею об этом».
«Правда?» — Одри грустно улыбнулась.
«Да».
«Хотя, мы начинали говорить о ваших чувствах…»
«Я просто пытаюсь Вас понять».
«Ах, да. Старая, как мир, поговорка: мы боимся того, чего не можем понять».
