Анна Смолякова - Замок из песка
Третьякова не возражала. А я забыла думать о Серебровской уже через минуту. Он действительно был очень хорошим партнером — умелым, опытным. Его руки, поднимающие меня над полом, добавляли недостающей полетности прыжку и стремительности вращению. Опираясь о его ладонь, я чувствовала себя увереннее, чем тогда, когда цеплялась за спасительную палку. Но все это изрядно смахивало на обычный урок поддержки в дуэтном танце. Скучный, меловой запах ученичества упорно витал в воздухе.
Надежда Ивановна, видимо, и не ожидавшая от первой репетиции ничего другого, флегматично постукивала пальцами по подоконнику, лишь изредка спрашивая у Иволгина:
— Все нормально, Алеша? Вы ее случайно за собой не тащите?
— Нет-нет! — уверенно отвечал он, незаметно подправляя неточное положение моего корпуса. — Хорошая девочка! Не партнерша, а просто прелесть…
А я старалась прислушиваться одновременно и к заданному ритму, и к ощущениям, которые вызывала близость его сильного, желанного тела. В результате толком ничего не получалось, и «прелесть» висла на плечах Иволгина многопудовой гирей, мешающей двигаться и ему, и себе.
— А давайте-ка попробуем самый конец первого акта, сцену любви, — неожиданно предложила Третьякова, поднимаясь со стула и ласково обнимая меня за плечи. — Мне сейчас не так важно, Настенька, насколько технично вы это выполните… Попытайтесь просто почувствовать партнера, отыскать в себе ту любовь и страсть, которую необходимо передать. Немного расслабьтесь, пусть будет неточно. Это уже не «Белый шиповник», где все еще неясно, туманно и очень осторожно. Это… Впрочем, давайте попробуем под фонограмму!
Она включила магнитофон, отмотала до нужной цифры и встала у самой стены, достав из кармана вязаной кофты очки с толстыми стеклами. Я отошла в дальний угол класса, приготовилась.
«Я тебе расскажу о России, я тебя посвящаю в любовь!» — с отчаянной, запредельной страстью запел голос с магнитофонной ленты.
— Не бойся! — одними губами шепнул Алексей.
Оттолкнувшись носками от пола, я стремительно рванулась к нему навстречу…
И были острые углы наших переплетающихся рук, и тела, с силой отклоняющиеся и снова как магнитом притягивающиеся друг к другу. И сложные поддержки, когда я выпрыгивала вверх, одной ногой обвивая его горячее, взмокшее тело. И последнее пронзительное соприкосновение, после которого он должен был опустить меня на свое колено… Я знала, что каждое движение, каждая поза тысячу раз просчитаны хореографом, что мы всего лишь выполняем сейчас веление чьей-то чужой воли и чьего-то чужого таланта. И все же, когда Алексей привлек меня к себе, поддерживая за талию, и я на секунду ткнулась носом в его влажные волосы, прилипшие к шее… Господи, что это была за секунда! Ради нее я жила все эти три года! Ради нее одной я жила всю жизнь! Его волосы пахли лесом и почему-то костром, упругая жилка часто-часто билась на шее, ударяясь о мои полуоткрытые губы. Я прикрыла глаза и, не думая больше ни о чем, поцеловала и эту шею, и прядь темных волос. И слизнула маленькую, соленую капельку пота…
В такт музыке он опустил меня на свое колено, с которого я медленно скатилась на пол, сильно прогнувшись в позвоночнике.
— Вот! — обрадованно закричала Третьякова, подбегая к магнитофону и нажимая на кнопку «стоп». — Вот то, что нужно! Умничка, девочка! Ты, оказывается, еще и артистка превосходная!
А Иволгин, усаживаясь на пол рядом со мной, вполголоса проговорил:
— А вот теперь я узнал тебя точно… Три года назад… Или четыре? Это ведь ты мне цветы тогда дарила, правда?..
Я лежала и глядела в потолок, обезображенный желто-серыми потеками на побелке. Прямо мне в глаза тускло светила длинная люминесцентная лампа. За окном грохотали трамваи и радостно визжали дети, идущие из школы. Еще десять минут назад мне представлялось, что я буду вот так же визжать от счастья, возвращаясь домой. Еще бы! Ведь сегодня мне выпала удача вполне официально познакомиться с Ним, единственным и любимым!.. А что оставалось делать теперь? Повернуться к нему и сказать: «Да, это я дарила вам цветы!», чтобы услышать в ответ: «Господи, неужели ты меня и в репетиционном классе настигла! Где-нибудь вообще есть от тебя спасение?» Или, может быть, лучше соврать, удивленно округлив глаза: «Какие цветы? Вы меня с кем-то путаете!»
— Да, это я дарила вам цветы, — сказала я просто и грустно. — Только это было очень-очень давно…
— Слушай, а зачем ты это делала? — Он подпер рукой подбородок и взглянул на меня с веселым интересом.
— Поспорили с одной девчонкой, — неожиданно легко сорвалось с моего языка.
— А-а, — Иволгин на секунду задумался. — А я думал…
Заканчивать фразу он не стал, поднялся с пола, отряхнул тренировочные брюки. И я была ужасно благодарна за то, что не последовало банального продолжения «а я думал, что ты в меня влюбилась».
Надежда Ивановна на несколько минут вышла из класса, объявив небольшой перерыв. И в это время прискакала Настя Серебровская, хорошенькая, веселая, румяная с мороза. Скинула беличий полушубок, размотала ангорский шарфик, поднесла озябшие руки к батарее.
— Ну как? Получается что-нибудь? — спросила она, как-то мимоходом и по-товарищески чмокнув Алексея в щеку.
— Да получаться-то получается. Но не мешало бы, чтобы и ты посмотрела.
— Давайте! — Она потерла ладонями щеки и подышала на пальцы. — Давайте-давайте, чего стоите, мышцы студите?
Когда мы показали несколько моментов, Серебровская пожала плечами:
— По-моему, все нормально. Не знаю, что тебе, Леха, не нравится?
— После тебя как-то непривычно, — он улыбнулся одними глазами. — Вроде бы она и легкая, и удобная, а что-то не то…
— Ничего удивительного! Во-первых, она прыгнуть как следует боится, но это, сам же знаешь, пройдет. А во-вторых, сколько у нас с ней разница в росте? Сантиметров десять, наверное? Не меньше?
И в самом деле, миниатюрная Серебровская едва-едва дотягивала до полутора метров, я же была все метр шестьдесят, что по общечеловеческим меркам считалось малорослостью, а вот по балетным — отнюдь нет.
— Маленькая ты моя кнопка! — легко рассмеялся Алексей и ласково погладил Настю по голове. А мое сердце зашлось от пронзительной, тоскливой зависти.
Вечером Серебровская посоветовала мне сходить на репетицию «Конька-Горбунка». Иволгин, вместо заболевшего Вершинина, должен был танцевать с довольно длинненькой Людмилой Ушаковой.
— Посмотришь, как работают они в паре. Может, что-нибудь для себя заметишь, — говорила она, натягивая узкие кожаные перчаточки. — Ты, главное, не волнуйся. Такого партнера, как Леха, еще поискать! Это солистов у нас пруд пруди…
