Елена Рахманова - Женское счастье
А наутро стало ясно, что Татьяна сказала правду: действительно, между ней и Гошей все было кончено. Тропинка, что они общими усилиями протоптали с одного участка на другой, оказалась перегорожена. Между врытыми в землю столбами была натянута металлическая сетка, именуемая рабицей.
Итак, обе стороны пришли к одному и тому же выводу, только что послужило этому причиной, осталось неизвестным для непосвященных. Впрочем, Татьяне казалось, что своим вызывающим действием Гоша дает понять, что глубоко обижен. На ее взгляд, ему следовало если уж не чувствовать себя виноватым, то хотя бы пребывать в полной растерянности.
Но в любом случае металлический забор символизировал жирную точку в их отношениях. Весомо, грубо, зримо…
Глава 14
Он с недовольной гримасой оторвался от разглядывания контрольных отпечатков и нехотя поплелся к двери, понимая, что больше открыть ее некому.
– Оба-на! Класс! – воздал Паша должное увиденному на пороге.
Перед ним стояла девушка – высокая, стройная, в голубых джинсах в обтяжку и в серебристой курточке на «молнии», сейчас расстегнутой. Пока она опускала руку, которой нажимала на кнопку звонка, он успел заметить полоску загорелого упругого живота с блестящей фенечкой в пупке. Потом его скрыл белый ангорский свитерок.
Незнакомка никак не отреагировала на откровенное восхищение молодого человека, что стало для него досадной неожиданностью. Обычно девушки охотно шли с ним на контакт, тем более когда он сам проявлял инициативу.
– Простите, здесь живет Татьяна Валентиновна Куренная? – спросила незнакомка напряженным голосом, глядя не то сквозь Павла, не то внутрь себя.
– Здесь, – с тоскливым вздохом ответил он.
Итак, очередная «хвостатая» подопечная его матери, пришедшая всеми правдами и неправдами вымаливать у нее зачет или трояк.
Паша чуть повернул голову и крикнул в глубь квартиры:
– Ма, тут к тебе из института пришли! Я так полагаю, вы студентка, да? – уже тише спросил он, обращаясь к девушке, и опешил.
С той произошла разительная перемена. Взгляд стал недоуменным, растерянным. Она опустила его и, закусив губу, стала теребить ремешок сумочки, висящей на плече.
– Да вы не бойтесь, – подбодрил ее Павел.
Он привык, что студенты, сумевшие узнать домашний адрес его матери, ведут себя уверенно, порой даже нагло. А эта вдруг с лица спала. «Надо окружить ее заботой и вниманием, и тогда, возможно, удастся познакомиться поближе», – подумал он, мысленно потирая руки. Незнакомка с первого взгляда потрясла его воображение, а такого с избалованным женским вниманием Пашей практически не случалось.
– Проходите, – предложил он, делая приглашающий жест рукой и отступая в сторону… и тут увидел свою мать.
Она стояла напротив двери, в противоположном конце их крохотного коридорчика, всем своим видом напоминая жену Лота, превратившуюся в соляной столб. В руках тюлевая занавеска, которую она собиралась вешать в своей комнате, заколка-краб, скрепляющая волосы, чтобы не мешали, сбилась на сторону, и вьющиеся, пушистые пряди торчат как бог на душу положит.
– Что вам здесь надо? – глухо спросила Татьяна, вперив неприязненный взгляд в застывшую в дверях девушку.
– Я хотела поговорить с вами… а сейчас хочу еще больше… Пожалуйста! – взмолилась незнакомка.
Сердце Паши зашлось от сострадания к несчастной, которой ее принципиальная мать, судя по всему, портит веселую студенческую жизнь своими химическими реакциями и редкоземельными металлами или еще чем-то, в чем он совершенно не разбирался. Да и надо ли?
– Мам, ну выслушай человека, – подал он голос в защиту незнакомки и чуть было не был испепелен брошенным на него взглядом.
– Не вмешивайся, – обронила мать.
Такой Павел ее еще никогда не видел. Словно это была и не его мама, всегда готовая, забыв о себе, броситься на помощь любому страждущему, из которой при известной доле сметливости можно было веревки вить. Нет, перед ним стояла не обычная женщина, а… а какая-то древняя воительница, предводительница амазонок, что ли? Такая будет биться за свое до последнего и, даже проиграв, заставит уважать себя победителя…
Паша потряс головой: ну что за сравнения приходят на ум! А воздух в прихожей уже потрескивал от напряжения. Господи, что же происходит?
– Проходите, проходите, – повторил он девушке. – А я сейчас чаек поставлю.
Павел готов был уже и занавески повесить, и пыль вытереть, и палас пропылесосить, а не только нажать на кнопку электрического чайника, лишь бы ретироваться с места незримого побоища.
В кухне он принялся лазить по шкафам и полкам, ища сахарницу, какие-нибудь приличествующие случаю сладости и впервые понимая, насколько плохо ориентируется в собственном доме благодаря стараниям мамы. При этом Павел не забывал прислушиваться к тому, что происходит за стенами кухни.
Вроде бы тихо захлопнулась входная дверь, лязгнув «собачкой». Затем раздались легкие дробные шаги в коридоре, произошел обмен приглушенными репликами, произнесенными как бы через силу. Потом все смолкло. Как узнать, когда следует открыть дверь в большую – его скорее похожую на фотолабораторию – комнату их двухкомнатной квартиры и произнести сакраментальную фразу: «Кушать подано»?
Татьяна опустилась на диван, прижимая к себе скомканную занавеску, словно та могла защитить от того, что ей предстояло услышать, или хотя бы смягчить боль. Девушка села на стул в некотором отдалении от нее. Не так, не так должна была бы вести себя «райская птичка», пришедшая выяснять отношения. Да и что, собственно, выяснять? Она, Татьяна, ушла, устранилась, но, возможно, этим нарушила Гошины с девицей планы. Так неужели они оба надеются, что она пойдет им навстречу? Бред какой-то!..
И не в силах больше терпеть ту муку, что причиняли ей воспоминания о подслушанном разговоре, она произнесла:
– Я видела вас с Георгием Андреевичем…
– Когда? – удивленно спросила девица, но Татьяна продолжила, по устоявшейся преподавательской привычке стремясь донести материал до слушателей лаконично, без возможного двусмысленного толкования и недоговоренностей:
– И слышала, – она повысила голос, – как вы его уговаривали жениться на мне.
Все – она сказала это! Теперь девица наверняка испарится. Ничего подобного, та лишь прижала ручку с длинными наманикюренными пальчиками к сердцу и заверила:
– Но я и сейчас так считаю! – затем затараторила, захлебываясь словами и перебивая сама себя: – А что в этом плохого?.. Нет, если вы, конечно, не хотите, тогда другое дело… Но он почти уже согласился, что так лучше… А разве нет? Вы знаете, я так хочу, чтобы ему было хорошо… По-моему, о том, что ему действительно нужно, мне известного лучше его самого…
