Нора Робертс - Тепло наших сердец
— Альфред? Завышает? — Мэлори прижала ладони к вискам. — Я этого не вынесу.
— Это было ужасно, просто ужасно! Я успокаивал его целых двадцать минут, но все равно не был уверен, что Альфред не ворвется к Памеле в кабинет и не треснет ее молотком по голове. Может, так было бы лучше, — задумчиво прибавил Тод, затем сделал жест, словно отгоняя эту мысль. — В общем, пока я занимался Альфредом, Памела продала ар-деко миссис Картерфилд какому-то незнакомцу. Случайному прохожему!
Он снова откинулся в кресле и прижал руку к груди. Мэлори, потрясенная, молчала.
— До сих пор не могу в это поверить! Естественно, миссис Картерфилд очень расстроилась и потребовала тебя. Пришлось ей сказать, что ты в «Галерее» больше не работаешь. И тогда разразился скандал! Это надо было видеть. И слышать.
— Она спросила про меня? Как мило!
— Дальше больше. Спустилась Памела, и они сцепились. Миссис Картерфилд спрашивает, как могло случиться, что оставленная для нее вещь продана. Памела напускает на себя важность и отвечает, что не в их правилах придерживать экспонаты без залога. Представляешь?
— Без залога? — Мэлори в ужасе вытаращила глаза. — От старейшего и надежнейшего клиента?
— Совершенно верно. Миссис Картерфилд говорит: «Я пятнадцать лет покровительствую „«Галерее», и моего слова всегда было достаточно. Где Джеймс?» А Памела ей: «Прошу прощения, но распоряжаюсь здесь я». Миссис Картерфилд отвечает, что если Джеймс доверил свое заведение идиотке, то у него, должно быть, начался маразм.
— Ай да миссис Картерфилд!
— Тем временем Джулия побежала в подсобку и сообщила Джеймсу о большой, жирной проблеме. Он успел примчаться, пока Памела и миссис Картерфилд не подрались. Джеймс попытался успокоить обеих, но они уже вошли в раж. Миссис Картерфилд заявила, что не желает иметь никаких дел с этой женщиной. Мне понравилось, как она выразилась. Эта женщина. Песня! А Памела ответила, что занимается бизнесом и не будет потакать капризам клиентов.
— Боже правый!
— Джеймс суетился, обещал миссис Картерфилд, что все уладит, но она была в ярости. Лицо у нее побагровело, и она заявила, что, пока эта женщина имеет какое-то отношение к «Галерее», ее ноги здесь не будет. И — тебе это понравится — если Джеймс упустил такое сокровище, как мисс Прайс, то заслуживает того, чтобы прогореть. С этими словами миссис Картерфилд подхватила своих подружек, и они удалились.
— Она назвала меня сокровищем! — Очень довольная Мэлори обхватила себя руками за плечи. — Я ее люблю! Хорошая новость, Тод. Ты поднял мне настроение на весь день.
— Это еще не все. Джеймс был в бешенстве. Когда в последний раз ты видела его разъяренным?
— Ммм. Вообще никогда не видела.
— В точку! — Тод поднял палец. — Он стал белым, как простыня, губы превратились в тонкую полоску. И процедил сквозь зубы: «Памела, мне нужно с тобой поговорить. Наверху». — Тод сомкнул челюсти, имитируя голос Джеймса.
— Что она ответила?
— Бросилась наверх, а он за ней. Потом Джеймс, к моему глубокому разочарованию, закрыл дверь… Я почти ничего не разобрал, хотя поднялся на второй этаж и притаился там. Зато голос Памелы был хорошо слышен — когда она завелась. Кричала, что хочет сделать из «Галереи» приличное заведение. Что он сам позволил ей всем распоряжаться. И ей надоело, что по любому поводу здесь вспоминают Мэлори Прайс. Зачем тогда он женился на ней, а не на Мэлори?
— О! — Мэлори задумалась о подобной перспективе. — Любопытно.
— Потом Памела начала рыдать и причитать, что работает не щадя сил, а никто этого не ценит. После этого она убежала. Я едва успел спрятаться. Все это так утомительно, но, как ни странно, возбуждает.
— Памела рыдала? Черт! — В душе у Мэлори шевельнулось что-то похожее на сочувствие. — От обиды или от злости?
— От злости.
— Тогда ладно. — Она безжалостно раздавила сочувствие. — Наверное, мне предстоит гореть в аду. Я получаю от всего этого удовольствие.
— Полагаю, мне тоже там гореть, но пока мы еще среди мирской суеты, хочу сказать, что Джеймс, похоже, хочет предложить тебе вернуться. Собственно, я в этом уверен.
— Правда? — сердце Мэлори замерло. — Что он сказал?
— Важно не то, что он сказал, а о чем промолчал. Джеймс не бросился за рыдающей Памелой, чтобы осушить ее слезы. Сидел наверху весь день, проверял счета. И, когда уходил, выглядел мрачным. Очень мрачным. Думаю, царство террора подходит к концу.
— Сегодня будет хороший день! — Мэлори улыбнулась. — По-настоящему хороший день.
— И мне пора начинать этот день, а я еще не завтракал. Не волнуйся. — Тод встал. — Я буду держать тебя в курсе. Кстати, ты спрашивала о картине. Старое полотно…
— Какое? Ах да. И что?
— Тогда мы еще оба подумали, что в нем есть что-то знакомое. До меня дошло. Помнишь, пять лет назад нам попался неподписанный холст? Масло. Юный Артур, готовящийся выдернуть Эскалибур из камня.
Словно холодные пальцы легли на затылок Мэлори.
— Боже мой! Помню. Конечно, помню. Краски, мощь, пульсирующий вокруг меча свет.
— Явно тот же стиль и та же школа, что на картине, снимки которой ты мне показывала. Возможно, один автор.
— Да… Да. Возможно. Откуда она к нам попала? Из какого-то замка, так? В Ирландии. Джеймс ездил на несколько недель в Европу. Это лучшее, что он тогда привез. Кто купил картину?
— Даже моя превосходная память имеет пределы, но я навел справки. Джулия продала ее Джордану Хоуку. Кажется, он писатель. Из местных. По моим сведениям, сейчас живет в Нью-Йорке.
Теперь у нее внутри все сжалось.
— Джордан Хоук.
— Если хочешь поговорить с ним о картине, попробуй связаться через издателя. Ну, мне пора, сахарная моя. — Тод наклонился и поцеловал Мэлори. — Дай знать, когда Джеймс позвонит тебе и повалится в ноги. Я хочу знать все подробности.
Мэлори поднялась на третий этаж редакции «Курьера», где располагался кабинет Флинна. Девушка увидела несколько человек, склонившихся у компьютеров и вцепившихся в телефонные трубки, и тут же заметила Хеннесси — стены были стеклянными.
Флинн расхаживал взад-вперед у письменного стола, перебрасывая между ладонями пружинку-игрушку. Похоже, разговаривал сам с собой.
Мэлори удивилась. Как он может работать в такой обстановке, всегда на виду, не имея возможности уединиться? И еще шум. Стук клавиш, звонки, разговоры — все это может свести с ума и подавить любые попытки творчества.
Она не знала, к кому обратиться. Ни помощника, ни секретаря. Несмотря на игрушку в руках Флинна, Мэлори вдруг поняла, что он очень занятой человек. Очень важный. Начальник, к которому не врываются без предупреждения.
