Анна Яковлева - Besame mucho, клуша!
Орудуя тесаком, как победитель профессионального конкурса «Лучший кок Балтийского (Тихоокеанского, Черноморского, Северного — нужное подчеркнуть) флота», Василий крошил салат из огурцов и помидоров. С ножом в руке, заросший двухнедельной щетиной, загорелый до черноты, обнаженный по пояс, Крутов выглядел невероятно сексуально.
Глядя, как супермен играючи расчленил огурец на ровные кружки, Лера пыталась унять сердце. Они не виделись вечность. Как же она соскучилась, господи ты боже мой.
Покончив с огурцами, мачо с тем же сосредоточенным остервенением занялся помидорами, затем в ход пошли сладкий перец, петрушка с укропом, лук и чеснок. Лера уже начала опасаться, что Василий не остановится и покрошит все вокруг, но обошлось.
Тут снова раздались раскаты выстрелов. Лера обернулась на звук и увидела у самой кромки леса Крашенинникова: profondo развлекался тем, что палил по бутылкам.
Разделавшись с последним зубком чеснока, Василий отложил нож, щедро сдобрил овощи черным молотым перцем, посолил, полил растительным маслом и перемешал. После чего сложил ладони рупором, крикнул Борисовичу, что обед готов, и оставил Леру одну.
Лера не представляла, что ей теперь делать и как относиться к тому, что в Демидовке она обнаружила сразу двух зайцев, — удача это или неудача. В ее задачу входило слить Борисовичу информацию, что объединение «Бланк-информ» фактически банкрот и нужно сбрасывать акции. Если Борисович спросит, почему она ему об этом говорит, Лера выложит туз, припрятанный в рукаве, — развод и желание отомстить бывшему мужу. Как теперь быть? Как вести разговор с Крашей? Речи не могло быть, чтобы охмурять Борисовича в присутствии Крутова. Все их с Галкой расчеты летели к чертям собачьим.
Пока Лера металась в поисках разумного решения, нарисовался Крашенинников.
Прислонил двустволку к мангалу и с неприязнью посмотрел на нарушительницу неписаных правил, проникшую в святая святых, практически на корабль.
— Это вы от Бочарниковой? — Очевидно было, что Александр Борисович Леру не узнал.
— Да, — промямлила та.
— Ну и что вы хотели?
Лера только собралась с духом произнести заготовленный текст, как Крутов вернулся, неся в каждой руке по бутылке.
Щеки Борисовича натянулись в улыбке.
— Вась, ты, я вижу, совсем обасурманился здесь. Видели бы тебя твои избиратели.
— Водку пьешь? — пропустив мимо ушей замечание, поинтересовался Василий у непрошеной гостьи и водворил бутылки на стол.
Гостья в страхе энергично замотала низко опущенной головой.
Бросив в тарелку несколько ложек салата, Крутов поставил ее перед Лерой.
Под прицелом двух пар глаз она чувствовала себя крайне неуютно.
Оказавшись рядом с гостьей, Крутов обеспокоенно принюхался: ему померещился неясный запах теплой степи. Ну вот, теперь еще и обонятельные галлюцинации начались, поздравил себя Василий.
Крашенинников перебазировался к столу, получил порцию мутного варева из котелка, по цвету напоминавшего лужу после дождя, и салат.
— Девушка мне кого-то напоминает, не могу вспомнить кого, — изрек Борисович, перестав наконец сканировать Леру взглядом.
— Э-э-э, — промычала она, спешно сунув в рот кружок огурца, — видимо, солдата Джейн.
Шутку никто не оценил, в тишине, нарушаемой только птичьими голосами и шумом ветра в листве, застучали ложки.
Наркомовские сто грамм подействовали на мужчин по-разному. Крутов все больше мрачнел, а Крашенинников, напротив, мотыльком перепархивал с одной темы на другую, распугивая басом окрестную фауну.
После второй рюмашки самодовольная физиономия Александра Борисовича приобрела привычный красно-кирпичный оттенок, раздражение на присутствие женщины сменилось легкой досадой, и он пустился в воспоминания про то, как в прошлом году по счастливой случайности не утонул в болоте, из чего Лера заключила, что удачи в бизнесе profondo на охоту не распространялись. Если бы не Васенька (здесь Крутов удостоился теплого, благодарного взгляда и похлопывания по плечу), имярек уже бы кормил червей.
Лера окинула быстрым взглядом объемы бизнесмена, представила картину в натуралистических подробностях и выскочила из-за стола.
К тому моменту, как Лера вернулась, мужчины накатили еще по одной, Василий тяжело поднялся и, нетвердо ступая, скрылся за домом.
Проводив страдальца взглядом, полным невысказанного сочувствия, Крашенинников под сел к Лере.
— Что мы все о делах да о делах? — перешел на интимный шепот Борисович и обнял Леру за плечи, отчего ей моментально захотелось огреть распоясавшегося profondo чем-нибудь тяжелым. А еще лучше — дотянуться до ружья и взять Крашу на мушку.
— Александр Борисович, — Лера стряхнула с себя медвежью лапу Борисовича и пересела через стол, — я здесь по делу.
— Сучье вымя, — заявил Крашенинников, отрыгнув.
— Что? — растерялась Лера.
— Да не ты, есть одна. Такого парня, такого орла уделала.
Лера нахохлилась:
— А что такое? — Говорила она Галке, что с Крашенинниковым дел иметь нельзя.
— Какая-то профура сердце разбила нашему Васеньке. Он, болезный, вторую неделю ружье из рук не выпускает, вошел в штопор, слышать о бабах, пардон — дамах, не хочет, видеть никого не желает. Смерти ищет, — окончательно сбился в трагедию предприниматель.
Такого поворота Лера не ожидала. Это она-то сучье вымя и профура? Это она-то разбила сердце драгоценному Васеньке?
— Ну, этот-то быстро утешится, — с неожиданной злостью ответила Ковалева. Уроки Бочарниковой не пропали даром.
В ответ Крашенинников издал неопределенный звук и переменился в лице:
— Да что ты понимаешь в настоящей любви?
— Ой, господи, — скривилась Лера.
Борисович еще больше покраснел, а голос приобрел особую интонационную выразительность.
— Поверхностные вы существа, бабы, — поделился глубоко научным выводом Крашенинников и даже не подумал сделать исключение для присутствующих, — мелкие душонки.
— Это что-то новенькое, — имея в виду первую часть реплики, заметила Лера.
— Новенькое, говоришь? А разве не вы любите ушами? О чувствах на каждом перекрестке треплетесь, с соседками, с одноклассницами, с подругами, с коллегами подробности мусолите. Так и разбазариваете чувства. А мужик — он все в себе, как торфяник: горит на глубине — фиг потушишь.
— Да вы поэт, я смотрю, — фыркнула Лера.
— Молодая еще, — с осуждением заметил Борисович, вызвав у Леры бурю возмущения.
— Я вас умоляю! В глубине! Этот ваш страдалец напоказ уже, поди, забыл, из-за кого он здесь.
— Не смей, — рявкнул Борисович так, что Лера подпрыгнула, — не зная человека, судить о нем и его чувствах!
