Мишель Жеро - Жаркая ночь
– Сомневаюсь, что старику Оле понравилось бы, если бы мы стали заниматься любовью прямо у него под носом, – заметила Энни, подтверждая словами то, о чем подумал Рик.
– А я думаю, ему будет приятно созерцать твою попку вместо шляпы бабки Клем.
– Чьей шляпы?
– Моей двоюродной бабушки Клементины.
И Рик принялся стягивать с Энни юбку. Она не попыталась его остановить, и юбка с тихим шорохом упала на пол. На Энни оказались ярко-зеленые трусики из какой-то прозрачной сверкающей материи, почти ничего не скрывавшие. Рик рывком притянул ее к себе.
– У нее такой вид, будто на голове лежит какая-то дохлятина.
Расхохотавшись, Энни запустила руки под пояс шорт Рика.
– Как тебе не стыдно! Такие шляпы тогда были последним писком моды... Ой, что это тут у нас?
Рука ее сомкнулась вокруг его возбужденной плоти, потом принялась медленно поглаживать ее, и у Рика перехватило дыхание.
– Ты же знаешь нас, мужиков, – с трудом выговорил он. – Мы только об этом и думаем.
– Открою тебе маленький секрет. – Энни еще раз погладила его плоть. – Мы, женщины, тоже об этом думаем.
– Так давай перестанем думать, – предложил Рик, стягивая с нее футболку, – и сразу перейдем к делу.
Под футболкой оказался лифчик яблочно-зеленого цвета, такого же, как и трусики. Под прозрачной блестящей материей виднелись темные затвердевшие соски. Наклонившись, Рик коснулся языком одного из них, не снимая лифчика, и Энни, запустив руки ему в волосы, прерывисто вздохнула и притянула его к себе поближе.
Пока Энни тихонько постанывала, Рик пытался нащупать у нее на спине застежку.
– Ищи впереди, – прошептала она. Рассмеявшись, Рик поцеловал ее.
– Ты такая милая и забавная. Ты об этом знаешь?
– Прямо обхохочешься, – проговорила Энни, скорчив рожицу.
При этих словах Рик почувствовал, как что-то сжалось у него внутри, однако он был слишком занят проклятым лифчиком, чтобы об этом задумываться. Справившись наконец с застежкой, он отбросил ненужную сейчас вещицу в сторону, и она приземлилась на спинку софы, обтянутой цветастой материей, прямо на голову кукле, собственноручно сшитой бабушкой Элис.
Опустившись на пол, Энни проворно стянула с Рика шорты с трусами, и от предвкушения того, что последует дальше, он почувствовал еще большее возбуждение.
Губы Энни сомкнулись вокруг его восставшей плоти, горячие и влажные, язык принялся осторожно ласкать ее, и Рик, закрыв глаза и запрокинув голову, отдался блаженной пытке. Яростная волна наслаждения подхватила его и понесла. Почувствовав, что долго так не выдержит, Рик оттолкнул Энни.
– Подожди, – пробормотал он.
Сначала нужно доставить удовольствие ей, как он сделал это сегодня утром, когда занимался с Энни любовью, а лучи раннего утреннего солнышка ласкали ее обнаженную теплую кожу. Тогда он заставил ее не один раз биться в сладких конвульсиях и стонать от наслаждения.
Рик уложил Энни на ковер и впился ей в губы таким страстным поцелуем, что не сразу понял, что Энни отталкивает его. Он тотчас же оторвался от ее губ.
– Ляг на спину, – задыхаясь проговорила она. Глаза ее блестели, на влажных от поцелуев губах играла улыбка.
Изумленно вскинув брови, Рик тем не менее улегся на пол и почувствовал на себе мрачный взгляд старика Оле. Рик расхохотался, но в этот момент Энни уселась на него сверху, и он оборвал смех.
– Что тебя так рассмешило? Это?
И она опустилась, вбирая его в себя.
– О Господи, нет, – удовлетворенно простонал Рик. – Но прадедушка смотрит.
– Так заставь его тобой гордиться.
Рик снова рассмеялся, и, когда Энни начала то подниматься, то опускаться, в голове его мелькнула мысль, что заниматься любовью нужно именно так: то шутя, то серьезно, но в том и в другом случае должно быть так хорошо, что и умереть не страшно.
Рик позволил Энни любить себя до тех пор, пока не почувствовал, что больше не выдержит. Тогда он поменялся с ней местами и, оказавшись сверху, принялся то входить в нее, то выходить, все убыстряя темп, и вскоре горячая волна накрыла его с головой и понесла в неведомые дали.
Рик открыл глаза. Ничего себе! Оказывается, он распластался на Энни, придавив ее всем телом. Она ни словом не упрекнула его за доставленное неудобство, однако Рик быстро перекатился на пол, все еще прерывисто дыша. Он окинул взглядом гостиную, заставленную всевозможными безделушками, которые женская половина его родственников собирала в течение многих лет, и увешанную семейными фотографиями стену. Хотя все эти глаза не могли видеть ни его, ни Энни, лежавших голышом на полу, все равно создавалось такое ощущение, будто за тобой подглядывают.
На секунду взгляд его остановился на свадебной фотографии родителей и на свадебной фотографии его и Карен. Какие же у них обоих глупые юные лица...
– Ты слишком мрачен, – заметила Энни, барабаня пальцами по его груди. – Что-нибудь случилось?
– Ничего.
– Рик, прошу тебя, не молчи, скажи. Я ведь все вижу. Я что-то сделала не так? Или не сделала?
Повернувшись к ней, Рик улыбнулся:
– Ты все сделала как надо. Просто я взглянул на свою свадебную фотографию. Я теперь редко захожу в эту комнату и, похоже, забыл, каким я был тогда юнцом.
Приподнявшись на локте, Энни угрюмо уставилась на фото:
– Вы здесь оба похожи на детей. Должно быть, ваши родители не были в восторге от того, что вы поженились?
– Насколько я помню, отец был в ярости. – Рик сел и обхватил руками колени. – А родители Карен никогда меня не любили. Они хотели для своей дочери лучшего мужа, чем простой фермер, бьющийся за каждый доллар.
– Хочешь поговорить об этом? Рик хмуро уставился в пол.
– Не вижу смысла.
– Иногда это помогает.
– Ты и в самом деле хочешь послушать? – спросил он, взглянув на нее.
– Если ты и в самом деле хочешь рассказать. Услышав это, Рик улыбнулся.
– Мы с Декером дружили с детства. Мы все делали вместе, даже за девчонками вместе ухаживали. К концу второго курса мы оба безумно влюбились в Карен, но она никак не могла решить, кого из нас выбрать. Хотел бы я винить во всем том, что случилось, ее и Декера, но беда в том, что я тоже виноват.
Он снова посмотрел на фотографию. На ней он был в синем смокинге, взятом напрокат, и гофрированной рубашке, а Карен – в платье, позаимствованном у сестры, и фате, украшавшей длинные волосы. Они стояли, неловко держась за руки и уставившись прямо перед собой, скорее ошеломленные, чем счастливые. В тот день друзья напоили его, и Рик плохо помнил церемонию венчания. В памяти осталось только, что было очень жарко и что он едва сдержался, чтобы его не вырвало прямо на лакированные черные ботинки священника.
