После развода. Не предал, а разлюбил (СИ) - Ветрова Влада

— Тася, — шепчу и делаю шаг в квартиру. Закрываю за своей спиной дверь, касаюсь пальцами нежной кожи ее милого личика. Она зажмуривается и плотно смыкает губы, сдерживая слезы. — Тасечка, — выдыхаю и, отпустив букет, обеими руками вцепляюсь в нее.

Целую ее так жадно, будто до этого не целовал ни разу. Чувствую соль на ее губах, от чего выкручивает кишки, но остановиться не могу. Зацеловываю губы, щеки, носик, закрытые глаза с мокрыми ресничками. Она смеется, сминает мою спину и по-прежнему плачет. И какой бы сильной не была жажда ее тела, я понимаю, что это не то, чего она ждет от меня. Не то, что нужно сейчас нам обоим.

— Я люблю тебя, — шепчу и на несколько сладких мгновений прижимаюсь своими губами к ее. — Прости меня. Прости, маленькая, я все объясню.

— Маленькая? — фыркает Тася и упирается лбом в мою грудь. — Это так…

— Будешь ставить мне в укор, что мне хочется называть тебя всякими милыми глупыми словечками? — вздыхаю, поглаживая ее по всему, до чего только могу дотянуться.

— Ты так со всеми… — роняет тихо.

— Неправда. Ни с кем. И никогда. Слишком ванильно. Но с тобой… невозможно сдержаться. Тась, — через силу отрываю ее от себя, схватившись за плечи, — нужно поговорить. Мне нужно кое-что тебе рассказать. И звучать это будет довольно неприятно.

— Не хочу слышать ничего неприятного, — хмурится Тася. — Хочешь покаяться — делай это так, чтобы мне было хорошо.

От изумления распахиваю глаза. А я неплохо потрудился над ее самооценкой! Как для себя старался.

— Понял, — довольно ухмыляюсь.

Подхватываю ее на руки, разуваюсь и иду до спальни проторенной дорожкой. Устраиваю ее на кровати, пристраиваюсь рядом так, чтобы ей было удобно.

— Первое, что меня в тебе зацепило — как ловко ты паркуешься в сугроб, — по-честному начинаю с самого начала. Тася весело прыскает, а я прижимаю ее потеснее, искренне порадовавшись, что правильно выбрал курс. — Планировал дождаться, когда ты будешь проходить мимо моей машины, чтобы внезапно открыть дверь и напугать тебя. Рабочий подкат. Долгое витиеватое извинение, долгий пристальный взгляд, приглашение, от которого невозможно отказаться.

— Какой же ты нахал, — тяжело вздыхает Тася.

— Я хорош собой, — ухмыляюсь, поддразнивая ее.

— На мою беду, — бормочет чуть слышно.

Еще не до конца растопил лед, осознаю это и продолжаю:

— Ты спутала мне все карты. Сердце остановилось, когда я увидел, как обе твои ноги поднимаются в воздух. И вторично, когда понял, что ты не двигаешься. В общем, в то утро я сдох дважды. И только один раз воскрес, увидев твое серьезное сосредоточенное лицо и этот твой загадочный, устремленный в небо взгляд.

— Да я просто… лежала.

— На льду, — перехожу к главному, не скрывая удовольствия. — Ты упала прямиком в мой внутренний мир.

— Ну хоть не в потусторонний, уже хорошо, — комментирует между делом.

— Мало того, что ты упала сама, — дополняю. — Позже ты и меня уволокла, напомнив о том, что теперь я люблю меньше, чем тебя.

— А ты хорош, — хвалит, ерзая рядом со мной и нежничая. — Продолжай…

Беззвучно смеюсь и целую ее в голову. Она — чудо. Мое чудо.

— Именно этот момент сподвиг меня на покупку катка. Твой живой смех, мой собственный. Несколько секунд безмятежной чистой радости без особого повода. Я действительно давно не испытывал ничего подобного. Ну, знаешь, жизнь, груз прожитых лет…

— Знаю, Марк, — шепчет и трется о мое плечо носом.

— Потом сам не понял, как меня увлек разговор. Обычно я слушаю вполуха, но от тебя ловил каждое слово. Твой жизненный опыт цеплял, твоя откровенность и искренность обескураживали и задавали тон. Я тоже начал открываться. Рассказывать то, что не знает обо мне практически никто. И ощутил непривычную легкость и эмоциональный подъем, на которые очень быстро подсел. Но главная засада ждала меня тут. В этой самой постели.

— Прям уж, — мямлит недоверчиво.

— Меня недолюбили в детстве, это факт. А тебя — в сознательном возрасте, — говорю то, что думаю. С ней — всегда. — Прости, но это чувствовалось, — пытаюсь немного смягчить, ощутив, что ее тело напряглось. — Такой отдачи, как от тебя, я не получал никогда. Вся ласка и вся нежность возвращаются в десятикратном размере. И твои руки… — блаженно прикрываю глаза и мну ее пальчики на своей груди. — Ты чувствуешь тело. Абсолютно естественно, на интуитивном уровне выискиваешь точки и уделяешь им особенное внимание. Я даже не знал, что во мне столько эрогенных зон. Я самого себя не знал до встречи с тобой.

— Прервемся? — роняет невинно, просовывая пальчики под полу моей рубашки.

— Можешь начинать, я хочу договорить, — позволяю милостиво. Тася сдергивает резинку со своих волос и с одним импульсивным движением тела оказывается верхом. Какая же она сексуальная в своем желании! А я явно переоценил себя. — Красавица моя, — бормочу, мутно глядя на нее. — Прервемся…

После сил на разговоры не остается. Лежу как парализованный, полностью расслабленный и умиротворенный. Закрыть глаза и уснуть — единственное желание в тот момент. Но она — помнит.

— Продолжим? — спрашивает робко.

— Немного сбился с мысли…

— Мне интересно только одно, — произносит поспешно. По голосу слышу — волнуется. — Просто я… у меня… уф-фф! — немного злится. — Как ты все это говоришь?

— От сердца, — хмыкаю.

— Меня сильно впечатлил тот массаж.

— Тогда я понял, что больше себе не принадлежу.

— Мне? — шелестит чуть слышно.

— Тебе.

Удовлетворенная ответом женщина наконец-то замолкает. Я закрываю глаза, позволяя расслабиться каждой мышце, почти проваливаюсь в сон, как она снова осторожно зовет меня:

— Марк?..

— Да, любовь моя, — бормочу, одной ногой пребывая в царстве Морфея.

— Мне нужно тебе что-то сказать…

Напрягаюсь так, что сон как рукой сдувает. Дотягиваюсь до ночника, включаю тусклый свет, разворачиваюсь, чтобы видеть ее глаза. А она даже моего взгляда выдержать не может, большие испуганные глазки так и бегают.

— Говори, — в приказном тоне, да еще и с такой интонацией, что она вся сникает.

— Я пока не знаю наверняка… — мямлит и облизывает губы.

Понятия не имею, куда подул ветер, но сердце разгоняется так, что в боку колоть начинает. И от того, как резко она перевоплотилась из роковой наездницы в подтаявшее на солнце мороженое только накаляет градус.

— Я уже достиг того возраста, когда инфаркт — это нормально, — хриплю на изломе. — Ну?

— Этот массаж и все, что было после… я была… мы были… так распалены, что…

— Тася! — рычу, повысив голос.

— У меня задержка! — выпаливает быстро. — И если да, я ни за что в жизни не сделаю аборт!

— Таська… — пропеваю, вмиг превратившись в сахарную вату, намотанную на кулак ее непоколебимой уверенности. — Если да, я — самый счастливый мужик на планете. А если нет… хочу, чтоб было да.

Сгребаю ее в охапку, жму к себе. Теперь и уснуть можно. Теперь и сдохнуть не жалко. Теперь… жизнь только начинается.

Эпилог

Марк

— Марк… — сонно сипит жена. — Он кричит.

— Слышу, — отвечаю в той же манере.

— Твой сын, — воздействует на совесть.

— Мой.

— Марк! — рявкает и толкает меня в бок.

Я люблю ее. Люблю сына. Но, как выяснилось, я, черт возьми, люблю спать! Всю ночь! Без пробуждений!

— Я больше не могу, — хнычет Таська, уткнувшись лицом в подушку. Запрещенный прием, к которому она прибегает только в экстренных случаях.

Сгребаю в кулак остатки воли и жизненных сил. Целую жену в плечо, воскресаю и иду на вой. Забираю Ромку из кроватки, прикладываю к себе и отправляюсь в увлекательное странствие по детской, поглаживая продолжающего страдать пацана. Минут двадцать спустя, когда он вновь засыпает, возвращаюсь в семейное ложе победителем.

— Мой герой, — сквозь завесу сна бормочет жена.

— Этот — последний, — напоминаю тихо, но твердо.

— Ребенок? — фыркает и улыбается, не открывая глаз.