После развода. Не предал, а разлюбил (СИ) - Ветрова Влада

Сжимаю ее голову, затем — шею, плечи, спину, талию ягодицы. Впиваюсь в идеальные губы с поцелуем. Остервенело мну все, до чего только могу дотянуться.

Виолетта судорожно втягивает воздух, вцепляется острыми ноготками в мою шею. Отвечает мне со всей страстью, которой в ней всегда было в избытке. Целует меня и плачет. Ревет навзрыд, раздирая мое сердце на клочки. Потом не выдерживает, отрывается от моих губ и так крепко обнимает, повиснув на шее, что меня буквально вдавливает в пол.

Обхватываю ее за спину, отрываю ноги от пола и все, о чем думаю — как я мог два года жить без этой тяжести на своей шее? Без этого груза безумной отчаянной любви. Без этой чокнутой женщины, пахнущей магнолией.

* * *

— Богдан, — вдруг немного истерично смеется Виолетта, упав обнаженной грудью на мою.

Думаю, это шок. Сам в себя никак не приду, колотит от эмоций. Все, что смог — донести ее до дивана. Разорвал на ней платье, проигнорировав молнию. Забыл про свою ногу, забыл про ее измену, забыл про свое разочарование. Я так хотел ее, что не вспомнил бы самого себя. Снова утонул в своей любви, будто не было двадцати лет брака. Будто она впервые мне отдалась, впервые позволила. Именно сейчас я воскрес. Только сейчас очнулся.

— Бонь, — хихикает тихо и поднимает на меня озорной взгляд.

Непонимающе хмурюсь. С этой женщиной наперед не угадаешь. Что задумала? Что там в ее голове? Дьявол перехватил управление или ангел включил свет, разогнав по темным углам призраков прошлого?

— Ну, — бурчу, кучнее сдвигая брови.

— Я уже полтора года таблетки не пью.

— Здрасьте приехали, — выдуваю и закрываю глаза. — Еще я по залету не женился…

— Ну Бонь… откуда мне было знать… — ластится щекой к моей груди. — Да и старая я уже. Для этого. Просто представила… а что, если?

Что, если горячо обожаемая женщина подарит мне еще одного ребенка в сорок четыре? Снова сдохну. И снова воскресну, чтобы всегда быть рядом.

Крепко обнимаю ее, откровенно размечтавшись. Виола тихо охает от давления, пытается дышать в моих объятиях. По чуть-чуть, чтобы снова не закружилась голова. Чтобы снова не повело.

Когда ослабляю захват, она пристраивается поудобнее. С легкостью помещается на моей груди, чувствую, как ей удобно и уютно. В отличии от меня, ощущающего вспотевшим от напряга голым задом холодную кожаную обивку.

— Я должна знать, — говорит негромко, когда я уже было решил, что уснула.

— Простил ли я тебя? — уточняю, прижав подбородок к ключице, чтобы видеть ее.

— Нет. Об этом даже не мечтаю. Сможешь ли ты быть со мной?

— Знаю точно, что не смогу без тебя.

Виолетта неровно глубоко вдыхает и затихает. А через минуту мне становится мокро еще и сверху.

— Тебе нельзя волноваться, — бурчу. — На всякий случай.

— Да не забеременею я, — немного печально смеется. — Так, помечтала. Только и остается.

— Не так уж тебе и много лет.

— Да, но ты-то уже не молод, — ухмыляется.

— Я всего на год старше! — возмущаюсь и щекочу ее.

— Ну, знаешь, год, — смеется, пытаясь увильнуть, — после сорока каждый день на вес золота. — Когда заканчиваем дурачиться, она спрашивает с осторожностью: — И как мы дальше? Как-то… вот так? Когда невмоготу?

Не думал об этом, когда шел к ней. Не думал об этом, когда занимался с ней любовью. С души наконец-то упал булыжник, и я не намерен водружать его туда вновь.

— Я хочу поехать домой, Ви, — говорю со вздохом. — Осточертела моя холостяцкая берлога, осточертело одиночество. Без тебя пусто. Вокруг пусто, внутри пусто. И я тебя простил. Знаю, что ты до последнего вдоха будешь чувствовать вину. Но это — твоя ответственность и твоя ноша. А я хочу уже расслабиться. Я чертовски устал быть злым.

— Поедем сейчас? — молит в нетерпении, приподнимаясь. — Прямо сейчас, Богдан. Прошу!

Ее грудь прямо у меня перед глазами. Дрожит от частых сильных сокращений сердечной мышцы. Ее ягодицы под моими ладонями. Крутые, упругие, сочные. Искусанные ей и истерзанные мной губы горят алым. В обращенном ко мне взгляде — слепое обожание и надежда. Когда-то, в самом начале наших отношений так на нее смотрел я. Первую половину жизни я доказывал свою любовь, теперь — ее черед.

— Чуть позже, — ухмыляюсь, вполне довольный тем, как сложится моя дальнейшая судьба. — Покажи, как сильно ты меня любишь.

Виолетта старается так, что в ушах звенеть начинает. Извиняется и молит о прощении через действие. Через поцелуи, через ласки, через знание меня, моего тела, моих пристрастий. И когда я уже готов ехать домой, когда одеваемся, вдруг просит:

— Подожди.

Встает за моей спиной, проводит кончиками пальцев по шрамам.

— Не надо, — немного раздражаюсь, пытаясь накинуть рубашку на плечи, но она хватается за ворот и тянет ее вниз.

— Богдан, я хочу посмотреть, — настаивает и довольно твердо.

— Гораздо интереснее услышать рассказ, как моя тачка делает кульбит и влетает в уже горящий бензовоз. А это — так. Отпечаток прошлого.

— Хорошо, что меня не было рядом, — произносит тихо, уткнувшись носом между лопаток. — Все, что у меня есть, все, что я когда-либо могла тебе предложить — моя красота. А мне без разницы, как ты выглядишь. Я люблю тебя не за это. Если честно, чисто внешне ты мне никогда особенно не нравился. Не мой типаж.

От такого заявления начинаю ржать. В голос.

Только она могла такое сказать. Только она может подобное чувствовать. Но я хоть в чем-то не ошибся в этой жизни. Для меня — только она. И точка.

Глава 18

Марк

Постукиваю зубной щеткой по рулю, хотя, наверное, гораздо продуктивнее было бы по голове. Видел, как она вернулась, проводил ее взглядом и продолжаю сидеть в давно промерзшей машине. Не знаю, что ей сказать. Не знаю, как объяснить. Где слова правильные взять? Какие будут правильными? Что мне делать, если я окончательно оттолкну ее? Что делать, если уже? Одно знаю наверняка — никогда и никому не отдам. Почему я решил, что смогу? Зачем переступил через собственные чувства? Зачем обидел?.. Сколько ещё я буду ненавидеть себя за безумие чужой женщины? Сколько буду наказывать? Пора положить этому конец.

Спустя полчаса решаюсь. Выхожу, не имея в голове какого-либо плана. Только цель — завоевать ее расположение во что бы ни стало.

Домофон игнорирую. Как обычно покрепче хватаюсь за ручку и как следует дергаю за нее, открывая себе путь. Охапка роз в отражении в лифте кажется ничтожной, но я сильно сомневаюсь, что ей будет до нее хоть какое-то дело. Лишь бы открыла дверь. Если у меня появится хоть лазейка, я использую ее по полной.

Тася не открывает. Дверь массивная, я не слышу ее шагов, но кажется, будто ощущаю присутствие. Знаю точно, она смотрит на меня в глазок. На звонок она точно не ответит, в сообщении всего не напишешь, приходится разыгрывать пантомиму.

Букет зажимаю между коленями, сую зубную шутку в рот и складываю ладони у груди в немой мольбе. Выгляжу наверняка тупее некуда, но вряд ли ей смешно. Мне — нет. Но дверь по-прежнему закрыта и это страшно демотивирует.

Понимая, что она перестанет меня видеть, перехватываю одной рукой букет, вплотную подхожу к двери и толкаюсь в нее лбом, приложив ладонь свободной руки. Но теперь я ее чувствую.

Это странно, но она что-то со мной сделала с этим своим шаманским массажем. В тот вечер у меня окончательно и бесповоротно поехала крыша. И если раньше я чувствовал ласку и заботу в каждом прикосновении, то теперь я ощущаю чистую энергию. Она струится по моему телу вслед за ее пальцами, концентрируется под ее ладонью. Эта женщина буквально управляет жизнью в моем теле.

— Впусти меня, — хриплю от раздирающих грудину эмоций. — Впусти, — повторяю одними губами и буквально через мгновение слышу лязг замка.

Отстраняюсь от двери, хватаюсь за ручку и резко распахиваю дверь.

Вижу ее.

Заплаканную малышку с дрожащей от частых сердечных сокращений грудью. Самую добрую, самую нежную, самую чувственную женщину из всех, что мне довелось встретить.