Последняя буква Севера - Винчестер Лина

От его слов мой желудок больно скручивается. Стыдно признаваться, но обычно, когда Олли ссорится с Констанс, я испытываю радость и надежду на то, что их отношениям действительно пришел конец, но в этот раз я чувствую себя виноватой потому, что ссора явно произошла из-за меня.

– Что ж, я тогда пойду, – говорю я, попятившись. – Спасибо, что провели на «Молнию» без очереди, парни. Было здорово.

– Без проблем. – Ник салютует пальцами. – Эй, Микки, сделай одолжение. Можешь убедить Бэйли признать вслух, что я секси?

– У нее есть парень. И ты в курсе, что совсем не секси говорить слово «секси»?

– Как наличие парня влияет на мою очевидно объективную сексуальность?

– Ты прав, я постараюсь сделать все возможное, чтобы она перестала себе врать и отрицать очевидное, Ник.

– Вот поэтому ты мне и нравишься.

Закатив глаза, Джейк подталкивает друга в сторону и взмахивает рукой на прощание.

Пока я иду к палатке с хот-догами, то ловлю себя на том, что почему-то никак не могу перестать улыбаться, но, когда замечаю поникшего Олли, сидящего на скамейке, мое хорошее настроение мигом испаряется. Уперевшись локтями в колени, он смотрит перед собой и выглядит так, словно мыслями находится далеко отсюда.

Я присаживаюсь рядом. Какое-то время Оливер молчит, а затем поворачивает голову и выдает натянутую улыбку.

– Можешь не притворяться, что все в порядке. Мне жаль, что вы поссорились.

Кивнув, он наклоняется ближе, чтобы поддеть меня плечом.

– Можешь не притворяться, что тебе жаль.

– Ладно, поправочка: мне жаль, что вы поссорились из-за меня.

– Дело не только в тебе, Мик. Мы ссоримся все чаще по поводу и без, я не знаю, что делать. – Сжав переносицу, Олли покачивает головой. – Я сам себя не узнаю. Постоянно ревную, не доверяю, у меня начинается паранойя, если она не берет трубку, и я… Господи, стыдно признаваться. – Невесело усмехнувшись, Олли пробегается пальцами по волосам. – В такие моменты мое воображение начинает рисовать Констанс в объятиях другого парня. Раньше я таким не был.

– Это нормально, учитывая то, что произошло в прошлом.

– Нет, не нормально. Даже когда она говорит мне «я люблю тебя», мне кажется, что этого недостаточно. Хочется, чтобы она говорила это громче, увереннее, постоянно. Мне самому от себя тошно. Единственный плюс в этом состоянии – я стал писать больше песен, которые, конечно же, совсем не нравятся парням. Уверен, что они отметают все мои идеи только потому, что тексты пропитаны обращением к Констанс.

На лице Оливера написаны волнение и страх, которые передаются и мне. Обычно его глаза горят, в них отражается любовь к жизни, к людям и даже к самым повседневным мелочам, которым многие не придают значение. Олли никогда не жалуется на плохую погоду, скверный фильм или пробки. Он словно соткан из яркого света, и этот свет медленно гаснет рядом с Констанс.

Я думала, что больно видеть любимого человека в счастливых в отношениях с другой, но я ошибалась. Видеть, как твоего любимого человека ломают изнутри и делают несчастным – то, что действительно разбивает сердце. И меня убивает мысль, что я никак не могу помочь Оливеру в этой ситуации.

– Олли. – Сев ближе, я беру его теплую ладонь в свою. – Я знаю, что ты любишь Констанс. И ты не можешь отпустить то, как она поступила с тобой в прошлом. Но сейчас вы вместе. И если вы вместе, это значит, что перед этим ты должен был простить ее. Ты должен научиться заново доверять ей, потому что иначе отношения не будут работать, и вы оба будете несчастны. Если человек хочет изменить, он это сделает, и никакой контроль второй половинки его не остановит.

Олли чуть крепче сжимает мою ладонь, явно не желая слушать о возможных изменах, но при этом не перебивает меня.

– Попробуйте начать все заново, словно впервые. Новый учебный год, чистый лист, понимаешь? Если сможешь отпустить прошлые обиды, то сам удивишься, насколько легче тебе станет.

Постукивая большим пальцем по тыльной стороне моей ладони, Оливер молчит какое-то время. Он изредка кивает то ли моим словам, то ли своим мыслям, а мне ничего не остается, кроме как сидеть рядом и наблюдать за тем, как блики неоновых огней аттракциона пляшут на его красивом лице.

– Ты права, Мик, чертовски сильно права. – На губах Олли наконец-то появляется искренняя улыбка. – Откуда столько мудрости об отношениях и втором шансе?

– Реалити-шоу, – отшучиваюсь я.

Мне хочется ответить, что меня этому научила школа, где люди порой бывают слишком жестоки. И если держать обиду на каждого и постоянно думать о злости на обидчиков, то можно растерять самого себя, забыть, чего ты хочешь и что любишь. Ты вытесняешь сам себя и даришь бесполезной обиде свое время и эмоции. Обида – самая бесполезная трата времени. Зачем она нужна, если есть возможность просто сделать вывод и идти дальше?

– И еще кое-что. – Я двигаюсь чуть ближе, и наши колени соприкасаются. Тяжело сглотнув, я стараюсь отогнать трепет, который огнем проносится по моему телу от простого прикосновения. – Раз уж твои отношения будут проходить реабилитацию, то думаю, нам стоит немного сократить общение.

– Немного? Мы и так почти не видимся с начала учебного года, Микки.

– Знаю. А еще знаю, что мы с Констанс не сможем поладить, как бы ты этого ни хотел. Если в споре ты будешь выбирать ее, то я буду обижаться, она тоже, если будет наоборот. А ты будешь постоянно метаться, выбирая, на чью сторону встать на этот раз.

Еще утром я бы ни за что не поверила, что приду к такому решению, что добровольно отойду в сторону и не буду бороться за Оливера. Он несчастен без Констанс, впрочем, как и с ней. Но я помню, каким он был с ней в прошлом, до всех ссор. Он был действительно счастлив, а это все, чего мне хочется.

– Нет, – твердо говорит Олли, сильнее сжав мою ладонь. – Заткнись и больше никогда не говори об этом.

Закинув руку на мое плечо, он прижимает меня к себе и целует в висок.

– Ты мой лучший друг, Микки, и это не изменится. Никогда, слышишь?

Самые светлые слова кажутся мне угрозой и жутким предсказанием, которое я бы ни за что не хотела получить. Я попала на пожизненный срок в камеру под названием «френдзона».

– Кстати, хотел тебя попросить кое о чем на правах лучшего друга. Сможешь нарисовать обложку к моей песне?

От этой просьбы мне становится не по себе. Отстранившись, я сажусь вполоборота.

– Ты хочешь залить в сеть сольную песню?

Прикусив губу, он пожимает плечами, а затем кивает.

– Джейк знает? – На мой вопрос Олли хмурится, и я тут же исправляюсь: – Парни знают?

– Пока нет.

Раскрываю рот и тут же закрываю. Я должна что-то сказать, но молчу, потому что мои слова снова могут нас поссорить.

– Осуждаешь, да?

– Не хочу врать тебе.

– Говори как есть.

– Если ты сделаешь это за спиной парней, не обсудив с ними, и зальешь в сеть, то это будет музыкальное предательство. И не только музыкальное. Господи, да Рэм после такого выйдет из себя и сделает все, чтобы атмосфера внутри группы была токсичной. Это прямой путь к развалу группы. И если я нарисую обложку, а ты ничего им не расскажешь, то я стану твоей соучастницей.

Олли вскидывает бровь.

– Мы лучшие друзья, ты в любом случае моя соучастница.

– Да, до тех пор, пока не увижу разъяренного Рэма. В этом случае, уж извини, но каждый сам за себя.

– Мы говорим о творчестве, Микки, и ты, как никто другой, должна понимать, почему я не могу делать только так, как хочется парням. Если с моей стороны это предательство, то с их стороны это убийство, потому что они хоронят все мои идеи.

– Знаю, но… – Подавшись ближе, я обхватываю его щеки ладонями. – Просто поговори с ними, скажи, что хочешь залить песню в сеть и посмотреть реакцию аудитории. Не хочу, чтобы ты поссорился с ребятами.

Накрыв мою ладонь своей, Оливер кивает.

– Ты права, как и всегда. Но для начала хочу свести песню и показать им готовый вариант. Что скажешь насчет обложки, согласна? Сам не знаю, что хочу на ней видеть, просто скину тебе текст, хорошо? А теперь предлагаю выкинуть из головы все проблемы и пойти покататься. Начнем с машинок?