Ольрика Хан - Пока Майдан не разлучит нас
Отлично. То, что нужно. Пишу письмо, прикрепляю транскрипт и прошлогодние отзывы студентов. Они вполне лицеприятны – из шести возможных баллов я набрала 5.4 – неплохо для иностранца, обучающего американцев критическому взгляду на их внутреннюю жизнь. Транскрипт вообще идеален. Все профильные предметы по международным коммуникациям, демократической теории и критическому медиа-анализу на отлично. Как по мне, так я им очень даже подхожу. Особенно учитывая, что мало кто из перспективных докторов наук защищает диссертацию в декабре – основная масса выпускается в мае.
«В общем, шансы у меня есть», – думаю я, и оказываюсь правой. Уже на следующей неделе получаю письмо о том, что моей кандидатурой заинтересовались и хотят провести телефонное интервью. В назначенное время раздается звонок. В режиме конференции меня интервьюирует человек десять – все живые и мертвые души факультета, в который я вожделею попасть. «Как бы вы преподавали этот курс? Какие еще курсы вам бы хотелось преподавать? О чем ваша диссертация? Какие дальнейшие исследовательские планы?» Запершись в кабинете Энтони, пытаюсь произвести впечатление на своих будущих коллег. Кажется, все отлично. Не сбилась ни на чем. Теперь как Бог даст. Я сделала все, что в моих силах.
А сил у меня по-прежнему немного. Организм приспосабливается к новым условиям бытия – без накопителя желчи. Приспосабливается с боем. Спазмами давая понять, что замысел Господний был несколько иным. Подавляю внутренний протест с помощью агрессивных препаратов.
Через три дня после интервью приходит письмо от секретаря – меня счастливы пригласить для интервью на кампус. Когда? Как можно быстрее. Возможно ли на этой неделе? На этой неделе?? Все мои внутренности скручиваются от одной мысли о необходимости немедленно куда-то лететь.
– У меня лекция в четверг. Заканчивается в одиннадцать утра. Надо посмотреть рейсы.
– Хорошо, пришлите мне расписание полетов, как только определитесь. Вас встретят в аэропорту. Только учтите – вам придется заплатить за билет самой, а мы потом компенсируем чеком. Годится?
– Да, хорошо, – соглашаюсь я, радуясь, что есть кредитка. По рассказам ребят, которые уже искали работу, знаю, что мало какие университеты и колледжи в наши дни выкупают билеты сразу.
Захожу на билетный сайт. Что?? Полторы тысячи самый дешевый?? Невероятно… Впрочем, что тут невероятного? До отлета остается всего два дня… Звоню секретарю. Спрашиваю, устроит ли их такая сумма, или, может, перенести интервью на несколько дней? Устроит. Главное – привезти все квитанции и чеки. Оплатят все: и такси, и питание в дороге. Ну, и прекрасно.
Вечером сообщаю Лешке, что в четверг лечу. Медведь бледнеет.
– Как?? Ты еще еле ходишь!!
– А что делать? – изображая героику, пожимаю плечами я. – Нам же нужно продержаться до твоей рабочей визы? Разве есть варианты?
Других вариантов действительно нет. Хорошо, что пригласили. Но раз уж приходится лететь, то хотелось бы, чтобы все получилось… Об этом пока боимся думать. Мечтать о новых рубежах будем по мере освоения плацдармов. Вижу себя на болоте, прыгающей с кочки на кочку. Оступишься – засосет. Отгоняю дурные мысли…
Три часа полета пролетают незаметно – распахнув лэптоп, готовлю слайды. Лекцию для студентов и презентацию для профессоров. Закрыв глаза, репетирую сопроводительные речи. Чем ближе подлетаем к Нью-Йорку, тем сильнее нервничаю. Спазмы. Спасаюсь очередной таблеткой и заготовленными орешками. Проверено – помогают. Почему – не знаю. Этого мне никто так и не смог объяснить. Ну, и ладно. Главное, чтобы во время презентаций не стало так же плохо, как случалось на лекциях – когда темнеет в глазах, и нужно переждать пару минут, пока все не вернется в норму. Мои студенты знают, что я сражаюсь с организмом за послеоперационный режим. Не хотелось бы все это объяснять при приеме на работу. Они-то, конечно, люди, но понятие «лузер» в англосаксонской культуре еще никто не отменял. Игра в рулетку. Вылетишь – не пожалеют.
Тащусь по аэропорту. Спасибо дорожной сумке на колесах – дойду. Перед тем как появиться на публике, делаю передышку в туалете. Критически оглядываю себя. Круги под глазами, волосы немного растрепаны, но в целом сойдет. Глядя в зеркало, тренирую улыбку – без нее в Америке никуда. Получается. Ну, поехали.
Выйдя за стеклянные двери, вижу табличку с моим именем. Табличку держит мужчина. Узнаю по фотографии с сайта. Дэвид. Антропология медиа.
– Хай, Дэвид! Я тебя сразу узнала! – излучаю радость.
– Хай! Добро пожаловать! Как долетела? – Дэвид тоже сияет.
Неискушенному в американском академическом этикете может показаться, что Дэвид действительно счастлив меня видеть. Это, конечно, не так. К концу обучения в докторантуре я это прекрасно понимаю. И не возражаю. Лучше ничего не значащая улыбка, чем ничем неоправданная злость. Игру принимаю.
– Все хорошо. Полет был прекрасным.
– Ну, и чудесно. Едем в ресторан – там будут почти все наши.
– Как мило!
«Ресторан? Вот так? Сразу? С самолета? Не отдохнув?» Возмущение, идущее от кишок, наносит голове сокрушительный удар. Голова реагирует искорками в глазах, но снаружи этих искорок не видно. Только радость и распахнутая улыбка. Я смогу. Я сделаю это.
До местечка, где расположен колледж, ехать часа полтора. В машине я немного расслабляюсь. Дэвид оказывается приятным собеседником. Рассказывает о своем исследовании в Австралии – о местном радио, которым пользуются аборигены. Интересно. Говорит, что если проложить прямую линию сквозь земной шар, то она соединит нас и то место, где он живет в Австралии. Кто бы мог подумать? Удивляюсь и смеюсь. Я благодарна Дэвиду. Благодаря его расслабляющей болтовне, в ресторан я вхожу нормальным человеком. Нормальным аппликантом на профессорскую должность – улыбчивой и готовой к общению.
В этом суть ресторанной встречи. После перелета, смены часового и климатического поясов общаться на любые темы легко и непринужденно сможет не каждый. Тот, кто не сможет – кандидат на отсев. Проверяется умение себя вести в стрессовой обстановке, которая, в общем, есть повседневной для академической среды. Когда плохо себя контролируешь, легко выдать реальные чувства. Я боюсь выдать только одно, но важное чувство – я ненавижу идею этого ужина и того, кто ее придумал.
Разговор ни о чем и обо всем. Обсуждение документального фильма какой-то альтернативной компании, свежей статьи в Нью-Йорк Таймс о будущем печатных СМИ, только что вышедшей книги известного медиа-философа… Я не смотрела фильм и не читала книгу. Но я читала другие вещи этого автора и смотрела другие документальные фильмы этой компании. Я могу поддержать разговор. Я его поддерживаю. Я умею общаться. Но Боже, когда же этому общению придет конец?
