Джанет Чарльз - Одесское счастье
– Я все осознал и не пытаюсь оправдываться, а лишь хочу сказать, что в начале я в тебе ошибался. Точка. После того инцидента в этой самой комнате я счел за лучшее установить между нами дистанцию, чтобы хоть этим выразить, как я сожалею о своей безобразной выходке. Поэтому-то я и не спешил в контору или приходил сюда с твоей подругой. Так я давал тебе понять, что здесь ты в безопасности и можешь спокойно работать.
– Вы клоните к тому, что начали встречаться с Ольгой из-за меня?
– Да, так и есть. – Хэрмон смотрел в окно, словно выискивал ответы на пыльной улице Советской армии. – Я считал, что тебе этого хочется, раз ты сама привела ее ко мне. Но теперь...
Мне было в лом слушать, как сильно он влюблен.
– Мои поздравления и наилучшие пожелания вам обоим, – перебила я. Слова крепче коньяка обожгли рот. Хэрмон взглянул на меня, оторвавшись от кофе, и я продолжила: – Вы тоже меня, пожалуйста, простите. За то, что ввела в курс дела вашу дочь.
– Придется поехать в Хайфу, чтобы ее успокоить, – вздохнул он.
– Я уже заказала билет.
– Я знаю, что всегда могу на тебя положиться.
Когда Хэрмон легонько пожимал мне руку, вдруг показалось, будто кто-то сдавил мое сердце.
Глава 8
Из мутных дней выбился в поганые день неожиданных визитов. С утра пораньше в дверь без остановки вошла дочь Хэрмона и шагала прямо, пока не уперлась в мой стол. Пухленькая такая панкушка – сплошная ершистость и озлобленность на мир в черном мешковатом прикиде и с зеленым ирокезом на голове. Мне не нравилось, что она отзывалась об Одессе как о «богом забытой дыре», куда сослали ее отца. Наша Одесса – один из красивейших городов мира. Это общеизвестно.
Мелинда с интервалом в несколько месяцев приезжала на недельку погостить к отцу и каждый раз хамила всем, кому ни попадя.
– Эй, разве мой приезд тебя не удивил? – подала она голос.
– Не особенно. – Я обратно уткнулась в отчет по логистике.
– Принеси мне эспрессо, – скомандовала она.
Ха! Еще одна желающая, чтобы я подавала ей кофе.
– Кухня прямо по коридору. У нас тут самообслуживание.
– Встань и принеси мне эспрессо, я сказала!
Подняв глаза, я увидела, что пороге стоит наш директор, мистер Кесслер, и молча наблюдает за Мелиндой. После того телефонного разговора, когда он расспрашивал про Хэрмона, его приезд не должен был стать неожиданным, но я все равно удивилась. На иврите, из-за резкого тона вдруг показавшемся мне грубым и гортанным, мистер Кесслер рявкнул:
– Мне не нравится, как ты разговариваешь с Дарьей. Еще одно слово, и охрана тебя выведет.
Мелинда открыла было рот и тут же его закрыла, словно крупный черноморский карп.
– Подожди отца в его кабинете, – разрешил директор.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Кофе желаете?
Еж ты ж господи ж, мне бы чашечка точно не помешала.
Мистер Кесслер кивнул.
Когда я вернулась с подносом, он рассматривал картины в переговорной.
– Самая бездарная пародия на искусство из всех, что я видел. Кто додумался развесить по офису это фуфло?
Фуфло. Меткое определение. Я кивнула, радуясь нашему единодушию по этому вопросу.
– Мистер Хэрмон просто поддерживает местных художников, – пробормотала я.
Директор сел, а я принесла из кабинета документы и разложила перед ним.
– Минус ведения тройной бухгалтерии на разных языках в том, что на это тратится очень много времени, но плюс в том, что ни бандиты, ни госслужащие не умеют читать на иврите, – с улыбкой сказала я.
– Мне говорили, что местная мафия даже хлеще нью-йоркской. Вы с ними проблем не имели?
Лично или по работе? Здесь или в брачном агентстве?
– Нет. Они не слишком дорого берут, зато скинхеды держатся от нас подальше. После того как местная мафия стала нас крышевать, в офис почти перестали звонить с угрозами или с сообщениями о подложенных бомбах. Так что эти деньги тратятся не впустую.
Мистер Кесслер глянул на часы и кашлянул.
– Знаю, это щекотливая тема, но самое время поговорить о Дэвиде.
Я-то ждала, что Хэрмон скоро придет – он уже на час задерживался. А дождалась, что мне обратно приходится его прикрывать. Я заскрежетала зубами, но тут же вспомнила, как он со мною панькался. Ладно, долг платежом красен. Поэтому я принялась осторожно выстеливать соломенными словами место под падение:
– Ну… в последнее время мистер Хэрмон слегка… рассеян. Но он ведь только-только обручился, так что следует войти в его положение.
Директор явно удивился и новости, и тому, что я вдруг защищаю своего непутевого начальника. Возможно, Хэрмону на пользу сыграла предстоящая свадьба. Каждому же ж хочется верить в «и жили они долго и счастливо». А может, мистер Кесслер вспомнил, какую позицию я недавно занимала относительно Хэрмона, и решил, что если даже я к нему смягчилась, не такой уж он и пропащий.
Хэрмон, как всегда, явился вместе с Олей. Не увидев меня на рабочем месте, она не преминула заметить:
– Дарья плохо работать. Я хорошо работать. Она плохой. Она идти, я быть здесь.
Я закатила глаза. Ежедневные уроки не смогли сдвинуть Олин английский с уровня столь же примитивного, как и социалистическая архитектура. Таки не в коня корм! Зато ее нищенский словарный запас не позволял ей внятно претендовать на мое место.
Не заметив в переговорной наш тет-на-тет с мистером Кесслером, сладкая парочка направилась в кабинет Хэрмона, где их поджидала разъяренная Мелинда.
– Папа, как ты можешь жениться на этой проститутке?
Я даже позавидовала, что Оля не поняла, что та о ней сказала. Меня дочь Хэрмона тоже называла проституткой, и не раз, и ничего приятного в этом не было. Раздался глухой удар и сдавленный вскрик Хэрмона – небось она на него кинулась. Не стану винить Мелинду за стремление сохранить источник всех благ в единоличном пользовании.
– Полагаю, пытаться сбежать уже поздно, – едко заметил мистер Кесслер и закрыл дверь переговорной, что почти не приглушило воплей.
– Я же объяснял тебе по телефону, милая, что полюбил Ольгу, – старался быть услышанным Хэрмон.
– Как ты мог подарить вот этой корове кольцо с камнем крупнее, чем у мамы? Ты просто грязный старикашка!
– Ольга делает меня счастливым. Разве ты не желаешь мне счастья?
– Не-е-ет, – прорыдала Мелинда.
Что больше всего меня удивило, так это Олино молчание от начала разборки. Я-то думала, она тоже разревется, но она лишь твердо сказала:
– Я идти. Вы поговорить.
Ее неожиданное достоинство только напомнило мне, насколько жалка моя собственная роль в этой похабной пьеске.
