Ребекка Пейсли - Сердечные струны
Номер шестнадцать врезался в глаза Романа. Теодосия положила прищепку.
— Семь выигрышных номеров: девять, шестнадцать, восемнадцать, шестьдесят один, шестьдесят шесть, восемьдесят девять и девяносто восемь, если их перевернуть, будут читаться как шесть, девяносто один, восемьдесят один, девятнадцать, девяносто девять и восемьдесят шесть. Посетитель может выиграть, если владелец решит позволить ему сделать это. Так что, видите? В этой игре нет ничего научного, требуется лишь хорошая память и прицел — и немного наблюдательности, касающейся чисел.
— Будь я проклят, — пробормотал Роман.
— Мошенник обманул нас! — выкрикнул кто-то из толпы. — Верните моих три доллара!
— И мне! — отозвался другой.
Джорди и Баррис попытались убежать от толпы людей: Баррис упал в грязь, Джорди на него, и несколько горожан быстро схватили их.
— Кто-нибудь, приведите шерифа! — приказал один из мужчин.
Удовлетворенный тем, что мужчины справились с Джистерами, Роман открыл коробку с деньгами и взял свой выигрыш, затем передал ее парню, стоящему рядом с ним.
— Можешь поделить остальное.
— Мы не забудем, что вы сделали, леди, — предупредил Джорди, когда прибыли шериф Киддер Пасс с помощниками.
— Уж будьте уверены, — добавил Баррис. — Когда-нибудь где-нибудь мы еще встретимся. И тогда…
— Тогда вы встретитесь и со мной тоже, Джистер, — напомнил ему Роман.
— Они пойдут под стражу, не так ли? — спросила Теодосия, когда представители закона повели Джистеров.
— Сомневаюсь, — буркнул Роман. — Шериф, скорее всего, просто выпроводит их из города и предупредит, чтоб больше не показывались здесь.
Но Джистеры, он знал, вернутся, чтобы отомстить Теодосии — холодная ненависть в их глазах была красноречивее всех слов.
Боже, вспомнил Роман: в Оатес Джанкшен из-за отсутствия здравого смысла Теодосия привлекла внимание трех грабителей, охотящихся за золотом; в Киддер Пасс ее гений обернулся против нее ненавистью двух бродячих мошенников, которые не только видели ее золото, но и жаждут мести настолько, что не смогут успокоиться, пока своего не добьются.
Не имело значения, какой она была — безрассудной или гениальной — выходило: она притягивала опасность, как магнит.
Роман решил покинуть Киддер Пасс в середине ночи, когда никто в городе не заметит отъезда и не будет поджидать их за его пределами, — чем большее расстояние отделит Теодосию от Джистеров, тем безопаснее для нее.
— Мистер Монтана, эти люди должны быть заключены в тюрьму. Они…
— Их игры не противозаконны, нечестные — да, но не нарушающие закон. Большинство людей не ставили большие деньги на игры Джистеров, поэтому, если не выигрывали, то и не много теряли; конечно, у большинства людей нет знаний, которые помогли бы им выиграть при неблагоприятных условиях. — Он посмотрел на деньги в руке. — Я… благодарю вас, — прошептал он. Ему хотелось бы сказать больше, но он не знал, как выразить чувства, которые сам не мог понять.
Теодосия улыбнулась и провела ладонью по его мускулистой руке, хотя мозг предостерег: «Не прикасайся к нему так часто и так интимно».
Но нежность ее сердца побуждала ласкать его каждый раз, когда появлялась такая возможность, — ей хотелось обнять своего спутника.
— Мы возвращаемся в Темплтон, мистер Монтана? — спросила она, не находя смелости обнять его так, как ей хотелось. — После десяти лет работы на свою мечту вам, должно быть, не терпится поскорее сделать сеньору Мадригалу последнюю выплату и вступить во владение землей.
Роман не знал, что сказать — ее способность проникать в его мысли и чувства… понимание, как важна для него его земля… готовность отложить сочтенные планы, вернуться с ним в Темплтон…
Возникло желание обнять ее. Простое чувство благодарности, в конце концов, это не что иное, как признательность, ничего более. И в этом все дело.
Но она, возможно, увидит что-то более глубокое в его простом, дружеском объятии, может подумать, что увлекся ею или — чего доброго — влюбился.
Нельзя обнимать ее, глупая идея, и ему чертовски повезло, что не поддался ей.
— Мистер Монтана?
Он сунул деньги в карман.
— В Темплтон отправлюсь как-нибудь в другое время, — наконец, ответил он на ее вопрос. — Надо собрать сбережения, которые имеются у меня в других городах, прежде чем смогу сделать последний взнос за землю. Вы готовы вернуться в гостиницу?
Наверное, обнимет ее в комнате, внезапно подсказали чувства, а может быть, и поцелует: она поймет, что его ухаживания вызваны желанием и не связаны ни с чем другим, и это абсолютная правда.
— Не могли бы мы еще немного повеселиться, прежде чем вернемся в комнату, мистер Монтана? — спросила Теодосия, заинтересовавшись цирковым фокусником, дающим представление неподалеку. — Если бы я смогла понаблюдать за тем человеком более внимательно, возможно, смогла бы понять, какие трюки он использует, чтобы заставить этих уток исчезать. — Она порывалась направиться в сторону фокусника.
Роман, удерживая ее за руку, решительно повел к городу.
— Мисс Уорт, достаточно веселья для одного дня.
Вернувшись с Теодосией в гостиничный номер, Роман повесил свою шляпу и портупею на вешалку и объявил, что ему скучно.
Теодосия, перестав снимать перчатки, взглянула на него.
— Скучно?
— Смертельно. — Сцепив руки за спиной, он принялся вышагивать по комнате, время от времени останавливаясь, чтобы поглазеть в окно и тяжело вздохнуть.
Иоанн Креститель вытянул ногу между прутьями клетки.
— Конечно, нельзя без конца наслаждаться мацерированием, — воскликнул он.
— Мы могли бы еще вернуться на ярмарку, — предложила Теодосия Роману, сняв шляпку и туфли и наполнив баночки для еды и воды у попугая.
Роман покачал головой и сбросил рубашку.
— Жарко, — объяснил он, увидев испуганный взгляд на ее лице. — Жарко и скучно. — Он изобразил широкий зевок.
Теодосия не могла удержаться, чтобы не уставиться на него: крепкие мускулы груди вздувались И перекатывались, словно у него под кожей были шеи. Он представлял изумительный сексуальный вид, и лишь когда первое теплое трепетание ожило внутри нее, отвернулась и села на твердый, с высокой спинкой стул перед маленьким письменным столом.
— Почему бы вам не вздремнуть немного?
— Не хочу спать. Умираю от скуки, а сон — самое скучнейшее занятие, которое только можно придумать. Назовите что-нибудь, чем мы могли бы заняться, и я выберу одно из них.
Он знал, каково будет ее предложение, и надеялся, что не потребуется много времени на его обдумывание.
