Белва Плейн - Гобелен
– Она здорова. Нервный ребенок, но совершенно здорова. Что до бледности – ну, ведь ты тоже не розовощекий, правда?
Он засмеялся:
– О, Анна, это самое чудесное, несмотря ни на что! Наше дитя! Скажи, она очень любит тебя? Не у каждой девочки мать так красива.
– У нас нет больших сложностей, но она ближе к Джозефу. Он обожает ее. Говорит, что она зеница его ока.
Конечно. Отцы и дочери. Вот как, Поль. Отцы и дочери.
Анна воскликнула:
– Я не знаю, передаются ли ей мои чувства. Потому что когда я смотрю на нее, о, я стараюсь забыть прошлое и поступать так, как будто она…
– Его и твоя, – твердо закончил за нее Поль.
– О, я пытаюсь. Но теперь, когда я видела вас вместе, это будет трудно.
– Мне это было необходимо, Анна. Я никогда не забываю тебя. Ты понимаешь это, моя дорогая?
Он едва смог расслышать ее ответ:
– Это была ошибка.
– Днем и ночью ты со мной. Ты оттолкнула меня от других женщин, очаровательных женщин. Есть только ты.
Она наклонила голову и опустила глаза, ресницы легли на щеки. Он забыл, какие они густые, с золотыми кончиками. Он вспомнил, что на переносье у нее есть крохотная шишка, из-за которой она очень переживала, и как однажды она взяла его руку и заставила потрогать ее. Он вспомнил, как они гуляли зимой и как он всегда думал, что ее модное пальто из дешевой серой шерсти совсем не греет. Ему хотелось нарядить ее в бархат и надеть на пальцы бриллианты. Сейчас он заметил, что она носит бриллиантовое кольцо, с большим камнем изумрудной огранки, подарок человека, который ночью ложится рядом с ней и наслаждается ее телом. Белым, как молоко…
Как мало знает он о ней!
– Годы, время уходит, – сказал он. – Тебе оно кажется долгим или быстрым?
– По-разному, смотря как я чувствую себя.
– Я думаю о тебе как о своей жене, своей настоящей жене, матери моего ребенка. Тебе следует быть со мной, только со мной, все время. Ты понимаешь это, правда?
– Дорогой Поль, не надо. Слишком поздно. Безнадежность прозвучала в ее голосе, пальцы сжались.
– Неужели так будет для нас всегда?
Когда она подняла к нему свое лицо, в раскрытом вороте видна была нежная шея.
– О, не надо, я заплачу. Ради Бога, не поступай так со мной.
– Хорошо. Я буду хорошим.
– Ты обещал. Не создавай трудности.
Они сидели молча, островок тишины в шуме и гаме кафе.
– Вот и ты, Айрис. Готова? Мистеру Вернеру пора возвращаться на работу, – весело говорила Анна. – Мы должны сказать мистеру Вернеру, как хорошо мы провели время.
Он поразился: как она может? Ложь, ложь… Она живет с ложью и весела или должна притворяться веселой. Откуда в ней столько мужества?
Они распрощались. Были произнесены слова благодарности, и он смотрел, как они уходят: высокая изящная женщина и девочка, которая скоро будет такой же высокой, как ее мать. Он смотрел на них, пока поток прохожих не поглотил их, этих двух, которых он любил, которые принадлежали ему, были частью его и будут, пока они все живы на этой земле.
Поль вернулся в офис и закрыл дверь кабинета. Мисс Бриггс приходила разобраться с бумагами, несмотря на субботу, и оставила документы у него на столе, чтобы он подписал их. Он читал их, не понимая, сдался и просто сидел, вспоминая и думая.
Это произошло, и теперь только Богу известно, увидит ли он снова их. Они живут через парк, совсем рядом с ним. Анна занимается своими делами, Айрис ходит в школу. И он понимал, совершенно отчетливо понимал, что ему остается только смириться с их таким близким присутствием и в то же время невозможностью видеть их, как если бы он родился хромым или королем Англии.
Но с другой стороны, это было возмездием. Он не женился на ней и тем положил начало несправедливости. Это был его жизненный крест, который он должен нести всю свою жизнь.
Мисс Бриггс постучала в дверь.
– Простите, что беспокою вас, но там срочный звонок из Лондона.
– Соедините меня.
Облигации и акции, закладные, займы и золото – все это стоило не больше горсти пыли по сравнению со смыслом жизни. Поль поднял трубку.
Он поздно возвращался домой, потому что была очередь Мариан принимать у себя карточный клуб и у него не было желания встречаться с ее приятельницами.
Поль свернул в парк. Он подумал, что если бы не этот спасительный уголок, город был бы просто невыносим. Как часто он расслаблялся и успокаивался, гуляя по парку!
Дети еще пускали кораблики и кружились на двухполосных коньках. Крохотная девчушка толкала игрушечную коляску, напевая что-то кукле. Он остановился и попытался вспомнить голос Айрис, но не мог. Как долго он желал сына! Иногда он даже притворялся, гуляя с Хенком, что мальчик его сын. Теперь ему казалось, что ничто не может быть лучше, чем быть отцом дочери, с покупкой для нее платьев и книг, поездкой с ней в Европу или на Запад…
Карточные столы были уже убраны, женщины давно ушли, и Мариан сидела одна.
– Где ты пропадал целый день? – спросила она.
– Занимался с клиентом в офисе.
– Как не стыдно людям беспокоить тебя даже в субботу. – Лицо Мариан приняло привычное выражение терпеливости. – Ты слишком много работаешь и редко бываешь дома.
– Но мне нравится то, чем я занимаюсь.
– Я надеялась, что ты будешь дома и встретишь моих друзей.
– Я уверен, что им это безразлично, Мариан.
– А мне не безразлично. Ты говорил, что рано вернешься домой.
У нее было плохое настроение. Правда, это случалось не часто. Поль решил, что у нее опять приступ мигрени, и тихо спросил:
– У тебя болит голова?
– Да. И все потому, что я не высыпаюсь. Ты так рано встаешь, а я потом не могу снова заснуть.
– Прости. Я буду стараться не шуметь.
– Ты не будешь возражать, – только пойми меня правильно, Поль, – если мы заведем две кровати? Видишь ли, я просыпаюсь не от шума, а от того, что чувствую, как ты встаешь, и это будит меня. Ты не против?
– Нет, если тебе так удобнее.
– То есть ты совсем не против? – В ее голосе были слезы.
– Мариан, я хочу угодить тебе. Если тебе лучше спать одной…
– Другой бы огорчился, по крайней мере, что жена покидает его постель.
– Мариан, если бы я сказал: «Нет, я не разрешаю тебе менять кровать», – ты бы сказала, что я не забочусь о твоем здоровье. Я сказал «да», но ты все равно обвиняешь меня.
Она встала и подошла к окну. Что-то сердило ее. Может быть, ей хотелось, чтобы он ревновал; тогда бы создалась хоть видимость той чудесной близости, которую называют любовью. Когда-то, очень недолго, ему казалось, что она есть между ними. Поль хорошо помнил то лето, когда они были молоды; он был в Европе по делам отца и писал ей из Лондона и Парижа, скучая и желая, чтобы она была с ним. Это было до того, как они поженились.
