Дик Портер - Преданное сердце
— А жена ничего не подозревала?
— Жена начала догадываться гораздо позднее.
— У них были дети?
— Нет — из-за нее.
— Откуда ты знаешь, что из-за нее?
— Я трижды была беременной от Коли. Делала аборты.
— А как ты попала в Берлин?
— Это случилось в пятьдесят третьем году. Как-то в марте, в воскресенье, Коля дежурил на даче Сталина в Кунцеве. Накануне Сталин был в Кремле, смотрел кино вместе с Хрущевым и кем-то еще. Каждый вечер в одиннадцать часов Сталин просил принести ему чаю, а в то воскресенье почему-то не попросил. Тогда Коля послал домработницу проверить, все ли в порядке. Домработница нашла Сталина спящим на полу, и Коля с еще одним охранником перенесли его на диван. Потом Коля позвонил Маленкову, а Маленков — Берии, Булганину и Хрущеву. Все они приехали на дачу. Врачи установили, что Сталин частично парализован и не может говорить. Там еще были сын и дочь Сталина — Василий и Светлана. Василий был пьян, все время ко всем приставал. Доктора по очереди дежурили у постели вместе с высшим начальством: Хрущевым, Берией, Маленковым, Булганиным, Кагановичем и Ворошиловым. Временами Сталин немного приходил в себя и потом снова начинал угасать. Всякий раз, когда казалось, что Сталин вот-вот умрет, Берия говорил, какой это был ужасный человек, а когда Сталину становилось лучше, бросался целовать ему руку. Все шепотом осуждали между собой такое поведение, но когда Сталин все-таки умер, к власти пришел Берия — он и еще Маленков с Молотовым, но Молотов был так — пешкой. Три месяца спустя произошло восстание в Восточном Берлине, а еще через неделю Берия был лишен всех своих должностей и осужден как враг народа. Сняли всех его людей, занимавших высокие посты. Каким-то чудом это не коснулось моего отца — может быть, из-за того, что он все равно собирался уйти в отставку. Десятки людей из органов, работавших в Берлине, были уволены, и надо было кого-то поставить на их места. Коля считался хорошим работником — вот его и послали. Сразу после того как я закончила институт, Коля забрал меня в Берлин, преподавать в школе. Жена его осталась в Москве. Раз в год она приезжала к нему, раз в год он ездил к ней.
— А почему ты ушла от него? Он тебе что — надоел?
Надя сделала усилие, чтобы не расплакаться, и отрицательно покачала головой.
— Вы с ним поссорились?
— Он сказал мне, что между нами все кончено, — вот и все.
— Может быть, его жена про вас узнала?
— Да, кто-то ей сообщил.
— Почему же ей сообщили именно теперь, а не раньше?
— Чтобы спасти Колю.
— Спасти? От тебя?
— Скажешь тоже! Ты что, не знаешь, что сейчас происходит в Советском Союзе?
— Почему не знаю — вроде бы Хрущев идет в гору.
— И ты ничего не слышал о речи, которую он произнес в феврале на двадцатом съезде партии?
— Нет. — Это было правдой — о речи Хрущева мы узнали много позже.
— Хрущев разругал Сталина, обвинил его в репрессиях, в культе личности и во всяких других вещах. Это Микоян надоумил его произнести такую речь. Теперь люди считают, что Сталин делал только плохое.
— А ты как считаешь? Тебе Сталин нравится?
Надя не спеша закурила.
— Я считала так, как Коля.
— И как же считал Коля?
— Он считал, что Сталин был холодным и жестоким человеком, — и именно такой человек был нужен стране. Коля говорил, что было бы, конечно, неплохо, если бы Россия могла позволить себе иметь доброго вождя. На Западе такое возможно и, может быть, когда-нибудь будет возможно и в России, но только не сейчас. Россия слишком отстала. Коля говорил, что Фридрих Великий в свое время сокрушался о том, что немцы отсталые и ленивые, и поэтому насаждал в Германии военные порядки. Но немцы в конце концов сравнялись с другими странами. А кто правил Россией, когда она добивалась наибольших успехов? Иван Грозный, Петр Великий и Сталин — самые жестокие правители в ее истории. С русскими, чтобы они работали, надо обращаться жестоко. Когда русские станут жить так же хорошо, как американцы, — тогда, может быть, и появятся у нас добрые вожди.
— Он говорил кому-нибудь об этом?
— Да, кое-кому. В том-то вся и беда.
— В чем именно?
— В том, что стали известны его истинные взгляды.
— И что же это за взгляды?
— Коля думает, что Маленков и Булганин — ничтожества, а Хрущев и того хуже — невежа и хам. Что Берия, несмотря на все свои недостатки, был единственным, кто обладал достаточной силой, чтобы управлять Россией. Что КГБ должен помогать руководить страной. Что в КГБ есть офицеры, которые способны править Россией лучше, чем все эти кретины, сидящие в Кремле.
— А как к этому относятся военные?
— По-разному. Военные не любят КГБ, но они хотят, чтобы в стране была сильная рука. Коля беседовал со своими знакомыми и в армии, и в КГБ — он ведь имеет дело и с теми, и с другими.
— А кто рассказал Колиной жене о вашем романе?
— Какие-то его московские друзья.
— И как они думали его спасти?
— Коля рассказал о своих взглядах слишком многим людям. Он считал, что может им доверять, но ошибся. Сейчас готовится проверка всех сотрудников УГБ и ГРУ, работающих в Берлине. Но для Коли еще не все потеряно. Московские друзья сказали его жене, что если она переедет жить в Берлин, а Коля избавится от меня и не будет болтать, с ним ничего не случится.
— Но ты-то здесь при чем? Наверняка у многих сотрудников органов есть любовницы.
— Но ни у одной из них отец не был человеком Берии.
— Наверняка многие сотрудники органов невысокого мнения о Хрущеве и прочих правителях.
— Да, но у них нет тех возможностей, которые есть у Коли. Он связан и с армией, и с КГБ.
— Ну и что в этом плохого?
Надя вздохнула.
— У тебя что, совсем нет воображения? Неужели тебе надо все разжевывать?
— Не понимаю.
— А что бы ты сделал на Колином месте, с его взглядами?
— Не знаю. Наверно, попытался бы найти какой-нибудь способ изменить руководство.
— Нет, не сменить руководство, а взять его в свои руки — вот о чем они говорили. Они выработали план действий. Отряды КГБ в Москве захватывают Кремль, радио, редакцию «Правды» и другие объекты, а армия не вмешивается.
— И Надя еще добрых четверть часа рассказывала мне, кто что должен был сделать по этому плану. Память у нее была хорошая. — Теперь понимаешь, почему Коле так важно быть осторожным? Или он будет вести себя осмотрительно, или попадет под расстрел. Когда Коля мне все это сообщил, я даже не стала устраивать ему сцену — просто плакала и согласно кивала. Но оставаться с ним в Берлине я больше не могла, а домой ехать боялась — ведь Колины друзья все обо мне знали, а это были его друзья, а не мои.
