Андрей Анисимов - Краски любви
Дрессировщику повезло. Геннадий оказался на месте. Журов напомнил об их прошлых встречах, назвал общих знакомых и между делом спросил о Косте Астахове.
– Твой птенец ко мне перелетел. Что за птичка?
На другом конце провода возникла небольшая пауза. После чего питерский тренер ответил вопросом на вопрос.
– Костя, говоришь, Астахов? Занимался у меня спортсмен с такой фамилией, а что тебя конкретно интересует?
– Человеческие качества, – уточнил Журов.
Геннадий подозревал, что Катя может выкинуть номер с переодеванием. Поэтому питерский наставник Кати не стал удивляться и разоблачать ее, а отвечал по существу вопросов.
– Человеческие качества в норме, есть работоспособность, неплохо с техникой. Вот физический недобор имеется, но волей к победе компенсируется.
Журов поблагодарил коллегу и попросил домашний телефон Костиных родителей. Геннадий сказал, что с собой не имеет, но к вечеру, если Журов оставит свой номер, ему сообщит. Журов поблагодарил и хотел прекратить разговор, но Геннадий неожиданно спросил:
– А почему тебе самому не узнать телефон Астаховых?
– Дело в том, что Костя пропустил три тренировки, и я хочу узнать, не болен ли парень. Возможно, он получил травму на последнем занятии, а московского адреса я не знаю, поэтому и нашел тебя.
– Ладно, вечером звони, – повторил Геннадий и положил трубку.
Журов понял, что питерский тренер Кати – не дурак и так просто от него телефона не получишь. Скорее всего он сам сначала позвонит в Москву, а уж потом скажет номер телефона Журову.
Стас оказался догадлив. Именно так решил поступить Геннадий. Тогда Журов вспомнил, что Костю к нему привела Тамара.
– Поеду в город, мне кажется, есть еще одна возможность, – сказал Журов. Гнусняк и Харя его мысль одобрили.
Подельники уголовника проверили мастерскую Крюкова. Художника там не оказалось, в чем Харя с самого начала и не сомневался. Он попросил их там подежурить, после чего потребовал у Самсона денег.
– Гнусняк, я найду мазилу. Но не бесплатно. Расходы будут, – сказал он ласково.
– Сколько? – скривился Гнусняк.
– Давай пару штук для начала.
Самсон скривился еще больше, но полез в карман. Шутить с таким субъектом, как Харя, было небезопасно.
В дверь постучали. Петр приехал дежурить возле художника и, не застав никого в мансарде, пришел спросить, что ему теперь делать. Гнусняк хотел послать парня куда подальше, но Харя его опередил.
– Послушай, пацан, ты случайно адреса своего дружка Астахова не знаешь?
– Он где-то возле метро «Кузьминки» живет, – наморщил лоб Петя.
– А если поточнее? – допытывался Харя.
Парень задумался.
– В нашей комнате конверт валяется. По-моему, с обратным адресом. Хлыст писал.
Харя отлетел от кресла, как мяч от удара футболиста. Перескакивая через ступени, уголовник проскочил по лестнице и, пихнув ногой дверь, ворвался в комнатушку, где обычно отдыхали ребята после дежурства. Мебели, кроме трех надувных матрасов, в комнате не было. Харя откинул все матрасы, но никакого конверта там не оказалось.
– На подоконнике, – подсказал Петр, который поднялся вместе с Гнусняком.
На деревянном подоконнике, блестящем от густого лака, лежал конверт. В графе «Обратный адрес» было написано: Москва, Рязанский переулок, д. 21, к. 39.
– Вот где мы их и прижмем, сердечных, – обрадовался уголовник и сунул конверт в карман.
Глава 42
Я – барышня!
Крюков с Катей приехали в мастерскую за двадцать минут до уголовных подельников Хари. Запасной ключ Крюков прятал в батареях подъезда. Художник был человеком рассеянным и часто терял ключи. Документов и денег в примитивном тайнике мастерской не оказалось, не оказалось и записной книжки. Все это Крюкова огорчило. Пятьсот долларов – приличная сумма, но далеко на них не уедешь. Долго копаться в мастерской было опасно. Художник больше боялся за Костю, чем за себя.
– Поехали к отцу, – предложила Катя. – Моего адреса Журов не знает. Я никаких бумаг при поступлении в его школу не писал.
– Это совсем смешно, здоровый мужик прячется у мальчишки, – возразил Крюков.
– Виктор. Можно, я вас буду так называть? – обратилась Катя к художнику, когда они брели в сторону метро.
– Меня и зовут Виктором, – не понял Крюков.
– А что вы, Виктор, сейчас хотите? – спросила Катя, глядя художнику в глаза.
– Есть, – ответил Крюков. – Мы же с тобой так и не пообедали.
– И мне есть охота, – призналась Катя. – Пошли куда-нибудь полопаем.
– Долларами не расплатишься, а без паспорта их не поменяют, – покачал головой Крюков.
– Мне Гнусняк выдал шестьсот рублей на обед, – похвалилась Катя. – Думаю, хватит. Пошли в «Макдоналдс».
– Терпеть не могу эту жуткую американскую попсу, – поморщился художник. – Ну, если хочешь, давай.
Когда они уселись за столик и молодые девушки в красных фирменных фартучках принесли им жареный картофель, куриные котлетки и бульон, Кате казалось, что они способны уничтожить весь запас американской обжорки. Но, выпив бульона и наглотавшись жареной картошки, поняли, что с заказом перестарались. Крюков с любопытством оглядывал посетителей, среди которых преобладала молодежь. Катя наблюдала за Крюковым и мучительно соображала, сказать – не сказать…
– Виктор, вы знаете, как меня зовут? – неожиданно спросила Катя.
– Знаю, давай закажем по рюмочке. И выпьем на «ты». Раз мы столько вместе пережили, разница в возрасте не помеха, – предложил Крюков.
– Тут спиртного не дают, можем чокнуться соком или какао.
– Какая разница? – ответил Крюков. – Важен факт и желание.
Им принесли кока-колу, они выпили ее. Крюков поморщился:
– Ну и гадость это пойло. Не мужской напиток, – художник троекратно поцеловал Катю. – Теперь… валяй на «ты».
Катя покрылась алым румянцем.
– Ты что-то краснеешь, как барышня! Тоже мне, каратист, – удивился смущению Кати Крюков.
– А я и есть барышня, – неожиданно решилась Катя.
– Что-что? – переспросил художник.
– Ты же на портрете нарисовал девчонку. Я удивилась, как ты догадался. Поэтому я и просила, чтобы ты его никому не показывал.
Крюков ничего не ответил и уставился на Катю во все глаза.
– Вот почему ты раздеваться не стал. Не стала, – припомнил он. – Теперь мне понятно. Но как же каратэ? Или, как он там – тайский бокс?
– Каратэ – правда. И тайский бокс тоже. Только я не парень и… я тебя люблю, – выпалила Катя и стала красной как рак.
– Дай мне опомниться, – взмолился художник.
– Валяй, – передразнила Катя Крюкова. Ей вдруг стало удивительно легко и весело.
Крюков продолжал глядеть на Катю во все глаза и неожиданно сам покраснел.
