Джоанна Лэнгтон - Жарче, чем тропики
— Мне оно ни к чему, — ответил Джамал с чисто мужской усмешкой и взял из ее рук чашку. — Так и должно быть между любовниками.
— Любовниками, — как эхо повторила Мари, подавляя приступ боли. Примечательно, что Джамал не называет ее женой, а себя — ее мужем, даже не упоминает, что они супруги. И эти наверняка умышленные его упущения наполняют ее чувством неполноценности, неуверенности в себе, словно время, проведенное здесь, ей просто одолжили.
Джамал склонился над ней, и ее сердце забилось так громко, что она опасалась, как бы он не услышал. Сверкающие золотистыми искрами глаза смотрели на нее с удовлетворением, и она задрожала, чувствуя растущее мечтательное желание, которое сдерживало ее дыхание и заставляло покраснеть. Их взаимопонимание достигло такой степени, что им было достаточно только взглянуть друг на друга, как вспыхнувший жар заставлял забыть обо всем.
— Боги Тропической Африки поистине благословили кашу страсть.
Еще больший жар опалил ее щеки, стоило ей без всякого стыда припомнить те три дня, когда они вообще не выбирались из постели, если не считать коротких перерывов на еду. Несомненно, он тогда пришел к заключению, что африканские боги благословили его на обладание совершенно ненасытной и страстной женщиной. И действительно, он заставлял ее чувствовать себя ненасытной. Но у нее возникло тревожное подозрение, что Джамал пришел бы в ужас, узнай он, что она имела свою тайную цель, чтобы удерживать его в постели именно в те дни. И вот сейчас она в волнении ждет, принесла ли их бурная страсть свой плод.
— Ты что-то все молчишь. — Джамал провел нахальным указательным пальцем по изгибу ее нижней губы. — О чем ты думаешь?
Ее вновь атаковали угрызения совести. Неужели она приняла слишком эгоистичное решение, попытавшись забеременеть? Если Джамал узнает о нем, то запрезирает ее. Справедливо ли приносить в мир ребенка без отца, без того, чтобы отец знал о нем? Сейчас это казалось ей совершенно несправедливым, да и что скажет она своему ребенку, когда он вырастет достаточно, чтобы задавать неудобные вопросы? Что она лишила его или ее права первородства и наследства?
— Что теперь не так, моя любимая? — нахмурился Джамал.
Он называет ее «любимой». Мари взглянула на него затуманенным взором, изучающе посмотрела на его темнокожее, шоколадного оттенка лицо, ужасно дорогое ей, и ее обман вызвал у нее новые угрызения совести.
— Никаких проблем, — наконец ответила она.
— В твоих глазах я заметил нечто большее, — сказал Джамал. — Ты испытываешь ностальгию по дому?
По дому? У нее нет дома, с отвращением решила она. У нее есть только кошечка в кошачьем приюте и три деревца бонсай, за которыми с любовью ухаживает соседка. И нигде она не почувствует себя дома без Джамала. Поэтому она ответила:
— Нет!
— Думаю, ты говоришь неправду…
Мари заметила сердитую напряженность его красивого лица и испугалась. Ей было невыносимо даже говорить о том, что когда-нибудь потеряет его, и она просто трусила, когда речь заходила об этом. Словно такой разговор сократит время и убьет их счастье. Сейчас, реагируя на внезапную бурю своих чувств, Мари потянулась к нему и провела дрожащими пальцами по его высоким скулам, прижалась страстно и отчаянно к его губам, а слезы все еще увлажняли и жгли ее щеки.
Какое-то мгновение Джамал оставался напряженным и безответным, но потом со стоном привлек ее к себе сильными руками и стал пожирать ее мягкий рот с горячечной настойчивостью, а она с радостью почувствовала, как дикое сексуальное желание наполняет ее сладостью, которая лишает ее способности мыслить.
Но появилось нечто беспокоящее в их занятии любовью, смутно ощутила она после. Определенно, собственные чувства Мари придали пусть несколько мучительную, но гораздо большую глубину ее реакции, и, пытаясь разобраться, что именно отличало их любовный экстаз на этот раз, она вдруг сообразила, что случится потом. Джамал, видимо, почувствовал ее настроение, отстранил от себя, вскочил с постели и начал одеваться.
Мари покрылась холодным потом. Его молчание невероятно подавляло. Сев в постели, она потянула к себе недавно сброшенную одежду, внезапно охваченная мучительной неуверенностью в себе.
— Джамал, — позвала она жалобно.
— Так ты будешь прощаться со мной? Ты все еще думаешь о конце лета, не правда ли? — спросил он.
В замешательстве Мари сосредоточилась на рельефных мышцах, игравших на его спине, пока он натягивал рубашку.
— Что ты пытаешься сказать? — прошептала она.
Он резко обернулся, его лицо окаменело, от каждой линии его стройного и мощного тела исходило напряжение.
— Ты все еще думаешь об отъезде… Я читаю это в твоих глазах! — сердито бросил он.
— Как же я могу не думать об этом? — Мари опять оказалась погруженной в водоворот той боли, которую она пыталась держать в узде на протяжении недель. Женщина опустила голову, чтобы скрыть свое страдание.
— Я не могу дольше жить под этим дамокловым мечом. Это невыносимо. Ты стала каким-то проклятием для меня! — выпалил он с горечью. — Я больше не потерплю это проклятие. Я оставляю тебя.
От постигшего ее удара она еле расслышала его жестокие слова. Я — его проклятие? Он оставляет меня? Но еще не время, хотелось ей закричать, я еще не готова, не способна еще пойти на разрыв.
— Ты оставляешь меня?
— Мне следовало засунуть тебя в тот вертолет! — прорычал в ответ Джамал. — Было бы разумнее покончить с этим еще тогда, а не сейчас.
— И ты сбегаешь домой к своему папочке, — беспомощно пробормотала Мари.
На его сильном, темном лице появилось выражение такого обнаженного и невероятного возмущения, что оно ошеломило ее.
— Ты не годишься мне в жены, — произнес он холодным голосом, с полным самообладанием, словно в насмешку над ней, полностью растерянной и убитой.
Джамал ушел, а она продолжала сидеть, уставившись в пространство, пронзенная нестерпимой болью, вся во власти этой боли.
Глава 11
Мари соскочила с постели, испытывая тошноту, и проковыляла как пьяная в ванную комнату как раз вовремя. После того как ее вывернуло наизнанку, она расслабленно опустилась на пол и разрыдалась.
Джамала не было уже целую неделю — самую жуткую неделю в ее жизни, и она не представляла себе, что ей делать дальше. Домой возвращаться не хотелось. Не хотелось и оставаться. Иногда приходила мысль, что лучше бы умереть. Да и как могла она уехать без какой-то особой визы в трех экземплярах, о которой говорил Джамал? Она даже не могла покинуть Королевство Нботу без его разрешения. Мари заскрипела зубами от ярости.
В течение семи несчастных дней она то ненавидела его, то вновь любила, ибо чрезвычайно трудно ненавидеть того, по ком скучаешь все больше с каждым часом.
