Брак по расчету - Кингсли Фелиция

– Мы едем домой?

– Да. – Подхожу к ней и беру ее на руки. Пакет со льдом падает на пол. – Едем домой. – И, прежде чем уйти, бросаю последний взгляд на Уиллоуби: – Деньги можешь оставить себе.

Джемма выглядит расстроенной. Краем глаза я вижу, как она странно-сдержанно, почти неподвижно сидит рядом, опустив взгляд, и время от времени шмыгает носом.

Часть меня уже выбросила из головы этот вопрос, отнеся ее страдальческий вид к боли от падения, а другая часть чувствует, что здесь замешан Уиллоуби, но спрашивать я не хочу. Не думаю, что ответ мне понравится.

Все, что мне удается сказать, так это безэмоциональное:

– Держи у колена лед, а то болеть не перестанет.

Она делает, как я говорю, без возражений.

Через пару минут она задает вопрос, который меня почти шокирует:

– Ты на меня злишься?

Кроме самого вопроса, меня удивляет ее кроткий тон, настолько, что я неожиданно для себя ее утешаю:

– Нет. В этот раз я на тебя не сержусь.

– Я не должна была сходить с маршрута. И должна была одеться, как все. Если бы не эти дурацкие сапоги, ничего бы не случилось.

– Ты опытная наездница и можешь скакать верхом в любых сапогах.

Еще через пару мгновений она застает меня врасплох новым вопросом:

– Почему вы с Картером не ладите?

– Не ладим – это явное преуменьшение. Я едва могу находиться с ним в одной комнате. Кажется, пришло время перестать молчать на эту тему и рассказать тебе всю историю, чтобы ты раз и навсегда поняла, что это за человек. – Я замечаю, что она внимательно слушает, перестала смотреть в окно и повернулась ко мне. И продолжаю: – Когда-то в колледже мы хорошо общались, во времена учебы в Итоне.

Он был симпатичным негодяем, невероятно хитрым, но мы с ним и Харрингом составляли хорошую команду. Потом его отношение ко мне необъяснимым образом изменилось. Каждый раз, когда я начинал встречаться с девушкой, он вскоре заявлялся к ней и разыгрывал сцену в духе «я лучший друг Паркера, и мне не стоит этого делать, но ты особенная девушка и заслуживаешь знать правду: Эшфорд во время летних/пасхальных/рождественских каникул тебе изменил. У него интрижка с другой». После чего он дурачил ее, играя в утешителя с этими чертовыми Dire Straits. Ставил диск Romeo & Juliet – и хоп! – они шли с ним в постель. Эту историю он разыгрывал шесть раз. Сначала я не понимал, почему все мои девушки исчезали и больше никогда со мной не разговаривали, но потом Харринг поймал его с поличным с Лизой, моей последней девушкой, и все стало ясно.

С тех пор наши отношения прекратились, пока я не столкнулся с ним в своей собственной дивизии на задании в Кабуле.

И во время выполнения миссии мы остались без средства передвижения, потому что он, которому было поручено проверить машину перед вылетом, не заправил ее. Мы застряли в танке на весь день, пока ночью я, как червяк, не прополз обратно в базовый лагерь, чтобы вернуться за командой на другой машине. Жаль, я не бросил его в пустыне.

– Я и представить не могла, – бормочет она.

– Мне нужно было раньше рассказать.

– Я бы тебя не послушала, – признает она, тыльной стороной ладони стирая слезу.

Что-то есть тут такое, о чем она не хочет мне рассказывать, поэтому спрашивать я не буду.

– Очень болит колено?

– Да, очень, – торопливо кивает она.

35

Джемма

В Денби слуги, увидев, как мне плохо, нянчатся со мной как с ребенком.

Они уверены, что я плачу от боли, и опухшее колено тому подтверждение.

Я же могу думать только об этом мерзавце Картере и обо всех тех ужасных словах, которые он говорил обо мне.

Когда Эшфорд рассказал мне всю их с Картером историю, я осознала, какой глупой была. Мне не хватило смелости признаться ему в том, что случилось, и едва ли он поверил в то, что я плачу из-за боли от падения.

Картер! Мне противно даже от одной мысли о том, что я считала себя влюбленной в него! Прекрасный принц, как же!

И впервые за все время мне становится жаль саму себя, зная, что обо мне говорят. Конечно, никогда в лицо, но стоит мне выйти из комнаты, как главной темой становится мое несоответствие их миру.

Я чувствую себя такой несчастной, что у меня даже не хватает сил поссориться с Эшфордом (классическое завершение всех наших светских приемов).

А он кружит по дому с подозрительно напыщенным видом (то есть больше, чем обычно) и за ужином открывает бутылку шампанского.

Раз мне нужно самой себя спасать, я прошу помощи у единственного человека, который говорит на моем языке. У Ланса.

Наша встреча похожа на тайное собрание: я условилась с ним о времени, обмениваясь записками, которые подкладывала под блюдо за ужином, и, как только Эшфорд закрылся в библиотеке, прошмыгнула – насколько было возможно с моим бедным коленом – в гербовый зал.

Я не делаю ничего запрещенного или незаконного, но рассказывать о своих планах совсем не хочется, учитывая, что, похоже, все только и ждут от меня нового повода для критики.

Ланс, должно быть, услышал мои шаги в коридоре, потому что едва я успеваю положить руку на круглую латунную ручку, как дверь распахивается.

– Ваша светлость, прошу, позвольте помочь вам сесть.

– Ланс! Тебя же никто не видел? – спрашиваю я, украдкой оглядываясь проверить, что никто за мной не шел.

– Нет, я был очень осторожен.

– Каждый раз, когда ты и остальные называете меня «ваша светлость», мне кажется, что надо мной смеются. Мне двадцать пять лет, а из-за этого обращения кажется, что все сто!

– Мне жаль, что вы так думаете, но это обращение, которое полагается герцогине, – серьезно отвечает Ланс.

– Что ж, придется привыкать…

– Определенно так, поскольку и ваш покорный слуга, и все остальные, и те, кто следуют после вас, будут обращаться к вам именно так.

– В каком смысле «следуют после меня»? – с любопытством спрашиваю я.

– «Те, кто следуют после вас»… Что ж, хорошо, ваша светлость. Вы дали мне отличную подсказку для начала наших занятий. Если будете внимательно слушать то, что я вам говорю, вы без проблем сможете войти в общество. – Ланс начинает неслышно ходить по комнате, легко ступая по толстому темно-синему ковру, а я наблюдаю за ним, устроившись на диване.

– Я быстро выучусь, если ты будешь объяснять понятно.

– Титул герцогини, коей является жена герцога Берлингема, дает вам преимущество перед другими дворянами и аристократами с титулами рангом ниже. Отсюда следует, что вам предшествуют те, у кого титулы более значимые. Вам повезло: как герцогиня вы находитесь достаточно высоко в иерархии.

– Как круто! – с восторгом восклицаю я. – Люди должны идти позади меня, потому что я герцогиня, а они – нет!

– Именно, ваша светлость. Это круто, – подтверждает Ланс все с тем же бесстрастным выражением лица. – Но пойдем по порядку. Официальная процессия делится на ранги: сначала идут герцоги, затем маркизы, затем графы, виконты и, наконец, бароны. Разумеется, это касается и их жен.

– А София Скайпер-Кенситт? Какой у нее титул? – нетерпеливо спрашиваю я.

Ланс на мгновение задумывается, а потом отвечает:

– Графиня, пока она остается в доме своего отца.

– Да! Эта зараза может поцеловать меня в задницу! А Линда Риксон? И Джулия Бромли? – тороплю его я.

– Риксоны – графы, Бромли – бароны, – без промедления отвечает он.

Я счастливо хлопаю в ладоши, радуясь в душе, что благодаря столь неудобному для меня титулу сумела одержать маленькую победу. Ладно, получается похоже на новые туфли на каблуке: очень больно, но стоят того, чтобы носить.

– Однако есть и титулы, которые стоят выше вас в иерархии. Будучи герцогиней, вы находитесь достаточно высоко, но не настолько, чтобы входить первой. Прежде всего идет королевская семья, за ней – архиепископ Кентерберийский, затем лорд-канцлер, премьер-министр, лорд-казначей и лорд – хранитель печати.

Но я уже не слушаю: мысленно я перебираю тех, кто должен почтительно идти позади меня.