Мой муж — зомби (СИ) - Траум Катерина

— Дурдом какой-то…

Но дурдом только начался. Следом к нам подошёл Костик Лаушин в компании своей несчастной благоверной, и поток вранья пришлось начинать заново. Выслушав сетования друга Вадима о пропущенной им рыбалке, я поняла, что ещё одного неравнодушного знакомого просто не выдержу. Подхватив муженька под руку, потащила его к выходу, но была остановлена громким возгласом Виктора, который прикатил отца в столовую и ревностно оберегал его от навязчивости гостей.

— Юля, Вадим — уже уходите? Ещё даже за стол не садились! — он демонстративно поцокал языком, и я неловко помялась, чувствуя, что взгляды всех присутствующих направлены на нас.

— Вы извините, но Вадиму всё равно есть пока нельзя, зачем соблазняться? Мы только поздравить заехали, ему вообще постельный режим прописан, — повернувшись к Владимиру Сергеевичу, я постаралась изобразить улыбку. — С днём рождения ещё раз. Мы обязательно заедем, когда Вадик поправится.

Тот неопределённо мотнул головой — нечто среднее между кивком и пожатием плечами. Посчитав это разрешением на бегство, я утянула Вадима из столовой, и, как оказалось, очень вовремя: стоило скрыться от чужих глаз и глянуть на него, чтобы увидеть, как он от души истекал слюнями на лацканы пиджака.

Надеюсь, люди это спишут на проблемы с глотательным рефлексом после операции.

Выскочив на крыльцо, я безнадёжно простонала: клубящиеся с самого утра тучи выливали потоки дождя на серый асфальт. Промозглый холод колкостью прошёлся по телу, но тут на мои дрожащие плечи лёг пиджак, пахнущий прелыми цветами.

— Накинь, а то совсем промокнешь, — пояснил Матвей на моё изумление такому жесту.

Тепло трепетом пронеслось от самой нагретой его телом ткани до сжавшегося сердца. Я онемела, не в силах даже пробормотать благодарность, и только неуклюже кивнула, первой двинувшись к машине. На ходу просунула руки в рукава, пропитываясь запахом, который уже столько дней был моим маленьким успокоительным и в то же время — тайным афродизиаком.

Я села за руль, и на этот раз Матвей усадил Вадика назад, а сам пристроился рядом со мной. Мы выехали со двора: видимость была кошмарная, дворники почти не помогали расчистить лобовое стекло от потоков воды. Но в этом салоне я ощущала себя в куда большей безопасности, чем в доме, пропитанном смертью.

— Так что это за хрен нарисовался? Что за внезапный старший брат? — поинтересовался Матвей, едва только двор Демчука остался позади.

— Его отлучили от семьи ещё подростком за изнасилование младшей сестры, — мрачно обозначила я, неотрывно глядя только на дорогу и нервно покусывая нижнюю губу. — После чего Лизочка покончила с собой, а её мать от горя тоже прожила не долго. Я видела копию завещания Владимира Сергеевича — Виктор настолько категорично из него исключён, что не сможет претендовать ни на копейку своего отца. И всё, что мы сегодня видели… какой-то бред. Он не мог его простить, если был в здравом уме. Хотя это как раз очень сомнительно. Он точно не зомби или какой-нибудь вурдалак?

— Точно. Я бы почуял. И хорошая для тебя новость в том, что бедному старику осталось от силы недели две — это я точно увидел в его глазах. — Матвей откинулся на сиденье и растрепал вымокшие под дождём волосы. — А плохая… там стояла такая дикая вонь.

— Вонь? Я только кучу цветов уловила, ну и одеколоны гостей.

— И не просто так эти цветы были расставлены. Они заглушали запах смерти. Обычный человек это не почувствует вообще, но например в доме Вадима пахнет так же — логично, потому что он труп, и потому что в его доме живу я. А Владимир Сергеевич живой… пока что, — неуверенность этих слов меня не шутку испугала.

— Ты сейчас хочешь сказать, что в его доме живёт бокор? — прошептала я, на миг отвлёкшись от дороги и повернув к пассажиру голову.

И тут раздался жуткий грохот. Машина налетела на нечто массивное, я с нецензурным криком дала по тормозам. В ужасе уставилась на бесформенную коричневую кучу, которой стало то, что отлетело от бампера «Пежо» метров на пять вперёд. Нечто с длинными ветвистыми рогами.

— Твою мать! — ахнув, я вылетела из машины, забыв про дождь и холод.

Проплюхав по лужам, подбежала к несчастному животному и вцепилась в волосы: чёрт, это определённо был олень, и определённо дохлый судя по неестесвенному излому длинной шеи. Меня затрясло как эпилептика, я присела перед убитым мною зверем на корточки, а он смотрел на меня широко раскрытыми круглыми глазами как будто с укором. Всхлипнув, я оглядела его распластанную тушу, и замерла, забыв дышать.

«Упокой мертвецов, сучка», — выведено алой краской на ещё тёплом шерстяном боку. А может, совсем не краской, потому что оттенок был точь-в-точь как у лужи, вытекающей из-под оленьей туши.

— Юля! — звал меня где-то далеко за звоном в ушах голос Матвея, но не добирался до осознания.

Истерика накатывала как волны на море — с каждым рваным вдохом всё выше, всё сильнее подбрасывало от дрожи тело, всё туже узел в животе и горле. Я держала его ещё секунды две, а потом просто взорвалась. Глотку рвали панические всхлипы, волосы прилипли к шее и щекам, я обхватила себя за плечи и всё равно не могла удержать. Вырвалось всё — напряжение этого дня, ложь, стыд, страх, вина, жалость к бедному оленю и откровенная паника понимания: кто-то знает. Знает, что рядом со мной неупокоенный мертвец.

Мне конец, однозначный и бесповоротный.

Поток слёз смешивался с дождём, и через эту плёнку я почти не видела лица Матвея. Он силой поднял меня на ноги, от души встряхнул и позвал снова, но у меня получалось только немой уничтоженной рыбкой открывать и закрывать рот, не в силах издать ни звука. Мокро, холодно и страшно до животного желания бежать как можно быстрее и дальше — если бы у меня двигались ноги.

— Юля, услышь уже меня! Ну же, посмотри хотя бы! — взывал ко мне Матвей, заключив моё мокрое и солёное лицо в ладони, которые огнём ощущались на застывшей коже. — Ты справишься, я с тобой, правда, с тобой…

Во вспыхнувшей передо мной болотной радужке вдруг загорелась чернотой незнакомая решимость. Отчаяние — во мне, в его пальцах на моих щеках. И он впился в мои дрожащие приоткрытые губы, словно делал искусственное дыхание утопающему. Как поцелуй под водой, вдыхая в мои лёгкие воздух, который я так быстро теряла в своих страхах.

То знакомое и давно желанное, но теперь совсем иное: неповторимая горьковатая сладость приобрела сверкающее послевкусие желания. Теперь это не я пыталась разбудить его, а он отогревал меня. Нежным касанием языка к моей нижней губе, уверенностью углублённого проникновения. Я шумно выдохнула и прикрыла глаза, отдаваясь этому напору целиком.

Всё растворялось — дождь и соль моих слёз, паника и дрожь. Хотелось лишь продлить момент и не отпускать этих твёрдых плеч, на которые непроизвольно легли мои ладони. Хотелось, чтобы мир рухнул, а остались только мы и этот миг, когда бешено стучали два пульса и мы оба без слов признавали, что друг другу нужны.

А потом раздался оглушающий крик боли, за которым последовал глухой удар по железу. И пришлось разорвать поцелуй, чтобы увидеть, как заднюю дверцу машины не просто выбил — вывернул из пазов вопящий зомби.

Не медля ни секунды, Вадим с необыкновенной прытью убежал с трассы в придорожную лесополосу, скрывшись среди ветвей и пелены дождя.

Глава 16

По щиколотку проваливаясь в мокрую землю, я с трудом продиралась между кустов шиповника, подолом цепляясь о шипы. Пиджак на плечах уже не спасал, и промокнуть пришлось до самого белья. Шагах в двадцати параллельно мне брёл вперёд Матвей, то и дело безуспешно пытаясь позвать в глубину леса:

— Вадим! Сейчас же сюда!

Увы, но беглец упрямо не отзывался на команды. Ещё бы — после такого-то наглого слома запретов.

— П-почему он н-не сл-лушается т-тебя? — не сдержавшись, через стучащие от промозглого холода зубы выдавила я.

— Во-первых, ему было больно, — спустя долгую паузу чуть севшим голосом отозвался Матвей и с хрустом наступил на кусок древесной коры. — Во-вторых, мне нужен хотя бы визуальный контакт для приказа, а я его не вижу. Ну и в третьих… Тебе не понравится.