Осколки. На острие боли (СИ) - Вольцева Яра

– Я хотела поговорить с тобой. Мы можем сделать это наедине?

– Нет, – ответил он категорично. – Говори так или проваливай.

Я сцепила зубы, уговаривая себя потерпеть. В нем сейчас говорила обида.

– Я утром приходила, но тут была Алла. Я не знаю, в курсе ли ты, но она, Ждан и Алина подставили нас. Это Алина распространила мои обнаженные фотки по школе, а я думала, что это ты.

Я говорила сумбурно, почти ничего нормально не пояснила, но Ник и ухом не повел.

– Теперь это имеет какое-то значение?

Он вздернул бровь и хмыкнул. Ему будто было всё равно.

– А разве нет? Я подумала, что то видео, где ты поспорил на меня со Жданом, монтаж.

– Оно настоящее. И?

– И? Так это правда, что ты поспорил на меня?

– А ты думала, у нас всё серьезно? Ты так, на один раз. Без обид, но я более притязателен в своих вкусах.

Он произнес это так, словно я мусор, который он поленился отнести к баку. Я смотрела на Никиту и не могла сдержать слез.

– Кстати, познакомься, Соня, это моя новая девушка. Напомни, лапа, как тебя зовут?

– Лола, – ответила та с придыханием и погладила Ника по груди.

– Красивая, правда? – задал мне Ник риторический вопрос. Такое ощущение, что он этим он хотел ранить меня сильнее. И у него выходило, как бы это было ни прискорбно.

– А как же я?

Мой голос дрожал, а грудь ходила ходуном. Меня обдало испариной, а сама я тряслась, как осиновый лист на холодном безжалостном ветру. И совершенно некому было подать мне руку.

– А ты бывшая. Не переживай, Соня, пострадаешь да успокоишься.

Возьми себя в руки, Софья, не смей показывать ему, как сильно тебя ранили его слова. Ты сама всё слышала. Он гнусно на тебя поспорил, выиграл спор, и теперь ты ему не нужна.

– С чего ты взял, что я тебя любила? Просто хотела позлить твоего друга Макара. Ты был для меня лишь средством, чтобы заставить его ревновать.

Я вздернула подбородок и впилась в него злым взглядом, желая уколоть его побольнее.

Я говорила неправду, но Никита был слишком самодовольным, чтобы заметить, как дрожал от боли мой голос. Он прищурился и шагнул ближе ко мне.

– Я превращу твою жизнь в ад, девочка, если будешь меня преследовать. Пошла вон!

– Не старайся. Я и так давно в аду, – процедила я, развернулась и медленно пошла по лестнице вниз.

А когда вышла на улицу, то побежала изо всех сил, не чувствуя ни ног, ни тела, упиваясь лишь своей болью, которой не было конца и края.

Телефон я забыла дома, так что бродила по городу в полной тишине. А когда вернулась, то дверь была не заперта. Почему-то я была уверена, что это папа оставил ее открытой, чтобы я не стояла под дверьми.

Родители уже спали, и я заперлась в ванной комнате, надеясь, что они не проснутся. Сегодня у меня нет сил выслушивать обвинения мамы. Мне хотелось побыть наедине со своими слезами.

Я включила на всю мощность кран и больше не сдерживала себя. Стиснула ладонь в кулак и закусила кожу на нем с силой, болью. Ненавидя себя и всех вокруг.

– О Господи! – задыхалась я, ревела, не сдерживая эмоций.

Мне было так плохо, что тело ломило от того спектра негатива и отчаяния, что прошибало меня изнутри. Ломало, пригибало к земле, заставляя прикрывать ладонью рот и прикусывать кожу, чтобы не привлекать к себе внимания. Я опустила голову, роняя горючие, соленые слезы на кожу ног, с оттяжкой и рвано тянула себя за волосы, желая выдрать их с корнем.

– Ну, что, – произнесла я рвано, хрипло, в никуда, запрокидывая голову и ударяясь затылком о бортик ванной. – Что со мной не так?

Боль в голове не отрезвила, только лишь усилила набирающую обороты истерику. Пальцами я оттягивала кожу век, всхлипывала и практически задыхалась, всё никак не могла полной грудью глотнуть воздуха, хватая его ртом, как рыба.

– Почему всегда так… – шептала я истошно, надрывая голос, но не превышая положенных децибел шума воды. – За что это мне?

Я встала, ощущая, как от слабости дрожали ноги. Живот сводило судорогой, так как я давно не ела, кажется, с самого утра не было даже маковой росинки во рту. Конечности меня не слушались, но я смогла опереться руками о кафель на стене и подошла к зеркалу. Там отражалось ничтожество, не достойное любви.

Я плакала, казалось, всю ночь, и уснула уже под утро. А когда проснулась ближе к обеду, не проронила больше ни одной слезинки.

Я не стану больше плакать. Ни из-за Никиты, ни из-за Алины. И в школу пойду с гордо поднятой головой. Я будто одновременно сломалась и вместе с тем поднялась с колен, перешагивая через свою первую несчастную любовь.

Верно говорят, что счастливой она никогда не бывает.