Мария Захарова - Поздняя оттепель (СИ)
— А что, и второй планируешь? — переключился на старшего внука Алексей Игоревич.
— Честно, не знаю. На самом деле собирался одним ограничиться, а там… чем черт не шутит. Ромка вон машину купил с заделом на будущее, может, и я что надумаю.
Все рассмеялись. Неосторожная фраза Романа постепенно становилась притчей во языцех, во всяком случае в рамках их семьи.
* * *Выполнив долг — проведя с дедом первую половину дня, братья разошлись каждый по своим делам. Роман засобирался на работу, намереваясь предварительно заскочить домой, чтобы проведать любимых девочек, а Константин… Константин вспомнил об одном незаконченном деле, точнее невыполненном обещании, предварение в жизнь которого сознательно оттягивал. Вспомнил благодаря Ромке. Его исполненному обиды "пусть сперва закончит". Мужчина собрался встретиться с отцом.
Звонить не стал. Взял такси и поехал в больницу, где-то в глубине души надеясь, что Владислав окажется занят, и все общение сведется к ничего не значащим фразам о загруженности на работе, о погоде, ни о чем. Он все еще не готов!
Чем ближе становилась клиническая областная, тем упорнее рвались из памяти моменты, о которых во взрослой жизни он старался не думать. Второй класс. После летних каникул все делятся впечатлениями. Одни говорят о рыбалке, другие о поездках на дачу, третьи — везунчики побывали на море, и у всех, у каждого проскальзывает "папа", "папа", "папа". А он молчит. Молчит и кусает губы. Его папа вчера упал в прихожей и запустил в маму сковородкой с недожаренной яичницей. И как напоминание об этом ожог на правой коленке Ромашки до сих пор виден. Жаль.
Выбравшись из такси, Константин помялся возле шлагбаума. Стоит — не стоит? Вопрос явно риторический, притом, что выбора нет. Данное матери обещание давит на плечи.
От больничного амбре привычно мутит, но Константин стойко движется в цели. Вид медработников рождает неприятные воспоминания: бритый череп, пустой взгляд, огромная маска на маленьком личике. Больно и горько!
Первый этаж, второй, хирургия. Ординаторская чуть позади сестринской стойки.
— Вы куда, молодой человек? К кому? Где халат, бахилы? — попалась дотошная.
— Простите, я к Владиславу Евгеньевичу, — отозвался он.
— Яровому?
Согласный кивок сестру удовлетворил.
— Справа по коридору через дверь, — потеряла интерес она, и Константин зашагал дальше.
Возле ординаторской застыл на мгновенье. Постучал: приличия. Открыв дверь, увидел врача за столом. Откашлялся.
— А Владислав Евгеньевич здесь? — спросил, замявшись.
На него глянули сквозь толстые стекла очков.
— Родственник?
Константин кивнул, лишь после ответа сообразив о контексте вопроса.
— Подождите в холле. Доктор к вам подойдет. — Вышел.
В холле семья. Жмутся друг к другу. На лицах нервозность. Хочется плюнуть на все и уйти, но Константин присел на кушетку.
За окном вяз шелестит листвой, шарпает ветвями о стену. Сквозь зеленый заслон пробиваются солнечные лучи, бьют в глаза, но мужчина не отворачивается. Терпит, привычен. Человек вообще многое может вытерпеть, устроен так. "Терпеть и надеяться" что-то вроде мантры запрограммированной свыше на уровне генофонда: всякий проходит, любой сталкивается. Вот только выдерживает не каждый.
Владислав появился минут через десять и направился прямиком к семье, то ли не заметив сына, то ли решив, что тот подождет. Костик вмешиваться не стал. Привалившись к стене, наблюдал за общением со стороны. Хирург Яровой спокоен, собран, вежлив и доброжелателен. Приводит перепуганных родственников в чувство не только грамотно подобранными фразами, но и всем видом. Одним словом, профессионал.
К тому моменту, когда разговор между врачом и родичами больного перешел к стадии благодарностей, Константин вдруг осознал, что таким отцом можно было бы гордиться. По-настоящему гордиться — так, как хотелось когда-то, чего катастрофически не хватало для повышения его детской самооценки. Жаль, всему свое время. С годами этот пункт утратил актуальность, впрочем, и многие другие тоже.
Задумавшись, Константин не заметил, как освободившийся Владислав приблизился к нему.
— Здравствуй. Ты как здесь? — В его голосе соседствуют радость и неуверенность. Костик поднялся.
— Зашел проведать, — ответил на рукопожатие.
Мужчина просветлел — это было видно невооруженным взглядом — и теперь уже сын чувствовал себя неловко, глядя на него.
— Подождешь? Я сейчас, ладно? Минут десять-пятнадцать…
— Только на улицу спущусь. Ненавижу больницы, — кивнул Константин.
— А кто их любит? — Влад понимающе усмехнулся. — Даже мне иногда хочется сбежать.
* * *Яровой освободился быстрее, чем обещал.
— Куда мы? Присядем или пройдемся? — спросил, найдя сына в беседке возле главного корпуса.
— Пройдемся, — не раздумывая, ответил Костик: для камерного общения за столом настрой явно не подходящий.
Владислав возражать не стал. Махнул рукой в сторону тенистой аллеи: солнце палило нещадно, а так какое-никакое укрытие.
Разговор явно не клеился. Общие вопросы, односложные ответы, сближения не происходило, и Константин решил пойти ва-банк. Проверить, на самом ли деле отец открыт для диалога, как хотел показать.
— Ты женат? У меня есть братья, сестры? Они знают обо мне?
Яровой не растерялся. Видимо, ожидал подобного вопроса. Костику даже показалось, что рассчитывал на него.
— Был, дважды. Первая в конце девяностых сбежала от нищей жизни и забрала с собой дочь — Лену. С Ириной же мы формально муж и жена, но она уже пятый год в инвалидном кресле. Последствия неудачного прыжка с парашютом, — объяснил сыну Владислав. — Детьми обзавестись не успели.
— Сочувствую. — Константин не представлял, что нужно говорить в подобных случаях. Возможно поэтому его "сочувствую" прозвучало шаблонно.
— А с Леной вы общаетесь?
— Я бы с удовольствием, но моего мнения никто не спрашивает, — ответил сыну Владислав.
— Что так?
— Они теперь птицы иного полета, высокого. Под ноги не смотрят, — с неохотой признался Яровой. "Видимо, чересчур личное", — подумал Костик.
Замолчали. Дойдя до конца аллеи, повернули обратно.
Внутри что-то взвилось. Щадить отца совершенно не хочется, и Константин продолжил расспрашивать.
— Скажи, каково это узнать, что у тебя есть сын, готовящийся разменять третий десяток? Что ты почувствовал? Обрадовался, удивился, не поверил? Что?
Владислав вздохнул:
— Злишься на меня?
— Нет. — И это был правдивый ответ. Костик злился на себя. На собственную уязвимость. На непонятно откуда взявшийся страх быть отвергнутым.
