Небо — пусто? - Успенская-Ошанина Татьяна
Стёпка?!
Сквозь рассеянный свет, что плыл перед ней, сразу увидела — не Стёпка. Чуть мельче. И глаза — не Стёпкины, без человечьей любви и преданности, легкомысленные, радостные, какие бывают только у очень юных существ. Но уши — шалашиком. И цвет шерсти Стёпкин — палевый.
Слова, скользнувшие в неё без осмысления «А у нас щенок есть, Стёпкин», ожили. Но снова застит и людей, принёсших ей свою любовь, и суетящегося, в восторге тычущегося в ноги щенка: Стёпку… головой в мешок. Снова в ушах — визг Стёпки, живой, когда еще можно спасти, и помощью Стёпке её, Дорин, крик: «Это моя, моя собака! Отдайте!». И — хохот пьяных садистов в ответ.
Золотистый свет рассыпался в клочья, перемешался с чёрным, и она поплыла в потоке бликов. Нет тела. Лишь вспышки перед глазами — чёрные, красные…
…Очнулась — на своей кушетке, словно никогда и не расставалась с ней. И всё — как до Стёпкиного мученичества. Рыжуха пристроилась в её паху и ласковыми когтями пробивает одежду, легко царапая тело под аккомпанемент своей песни. Она и родила однажды не в отведённой ей коробке, а прямо здесь. В ту ночь проснулась от запаха крови. Залита кровью, уже присохшей коркой по бокам. Не успела испугаться, встретилась с гордым, материнским Рыжухиным взглядом — «Смотри, как ловко и без твоей помощи я тут управилась!» Сейчас Рыжуха прямо-таки лоснится от радости. Шерсть блестит, глаза блестят, и чаще, чем обычно, царапают счастливые коготки её, Дорину, плоть. А по бокам чинно сидят, сторожа её пробуждение, остальные, смотрят на неё бессонными. глазами, ждут игру.
Игра у них простая. Дора берёт верёвку с бумажкой и поднимает её вверх по очереди перед каждым, и каждый прыгает. Выше подскакивает бумажка и — выше подпрыгивает очередной счастливец.
Но сейчас игры получиться не может, она лежит. Её же питомцы смотрят так, что вот-вот игра состоится.
Выигрывает всегда Ксен.
Он — страстный и легкий, может, потому, что ест немного и не жадно, как Икс и Оспа. Главное для него — прыгать и драться.
Поначалу злым он не был. Появился в Дориной жизни тощим голодным блохастым котёнком. К тому времени умерли от старости две её собаки, одна за другой, и она решила животных больше не заводить — слишком тяжело оказалось расставание. Но Ксен так дрожал от холода, даже плакать не мог, и она подняла его с земли, положила за пазуху и принесла домой. Он ходил за ней, как собака, и на улицу, был ласков и предан по-собачьи. Белый, с чёрными, коричневыми и серыми полосками, напоминал тигрёнка. С появлением Скрипа, ослепительно рыжего красавца, изодранного в драках, это сходство стало ещё более очевидным — Ксен заходился от злости, впивался в несчастного кота, и Доре приходилось быть всегда начеку чтобы Ксен не перегрыз Скрипу глотку. С Иксом получилось проще. Он появился изголодавшимся, умирающим подростком и как само собой разумеющееся принял деспотизм Ксена: здесь не ложись, там не сиди, не лезь к мискам, пока старшие не поедят… Драка с ним, когда тот вырос, случилась лишь однажды, из-за Рыжухи. Но вполне достаточно оказалось одной встряски, чтобы он навсегда оставил Рыжуху в покое. Со Скрипом так просто уладить отношения не получилось. Властный, видавший виды кот не желал подчиняться насилию Ксена, рычал, вскидывался, сам лез в драку, когда Ксен наскакивал на него. Однажды так вцепились друг в друга, что пришлось схватить лопату. Рваные раны, кровь не останавливали их — коты бились насмерть. Оставлять их вдвоём стало невозможно, и Доре снова пришлось брать Ксена с собой во двор. Лишь там он переставал дрожать злой дрожью и шерсть у него не стояла дыбом, а — поблёскивала в солнце. Даже по магазинам вынуждена была Дора таскаться с Ксеном за пазухой. Что ни делала она, чтобы задобрить своего первенца (кусок получше подсовывала, гладила чаще других), ничего не получалось, и Дора решила отдать Скрипа, хотя ей и жалко было его, поджарого, как пёс, изголодавшегося, намучившегося. На всех подъездах развесила объявления. И тут, как в сказке, посреди двора, на летней клумбе появилась принцесса. Клякса. Хорошенькая, вся чёрная, с белым пятном на конце хвоста, изящная, всегда улыбающаяся, она явно выросла в тепличных условиях и не успела хлебнуть голода и гонений бесприютства. Увидев исполосованного ранами героя, стала тереться об него, лизать его раны. Сразу из всех выбрала его и с тех пор с ним не разлучалась.
Ксен перестал преследовать его, пасуя перед неожиданно явившейся защитницей, но злость, вырвавшись в основную черту характера, осталась. И однажды, когда Дора с нежностью провела по его спине, он впился в руку своими острыми зубами, видимо, мстя ей за то, что она смела любить кого-то, кроме него. Рана не заживала долго, причиняя боль во время работы и держа в напряжении — в необходимости решить задачу: почему из доброго кота (почти собаки) он превратился в злобного тигра? И ей, с её неискушённым сознанием, неспособным к анализу, вовсе не сразу стало ясно: она — единственная любовь настрадавшегося существа, он отстаивает своё право на неё, Дору, на её любовь. И чем чувства Ксена отличаются от чувств человека, способного из ревности даже убить?
Вообще с Ксеном у неё были связаны очень сильные переживания и размышления — не раз он ставил её в тупик.
Был один из тех благословенных дней, когда породивший всё живое мир кажется таким безобидным и таким праздничным: небо слепит синим; солнце — нестрашно, излучает мягкое тепло, забываешь, что это огонь, способный сжечь тебя дотла; поют птицы, зачиная новые жизни; первозданно пахнет земля и в своём щедром запахе весенней воды, воссоздавшейся из чистого снега, из солнечного тепла и света, рождает траву, цветы, новые деревца…
Как всегда, Ксен бродил вокруг неё, время от времени бросался на метлу, вцеплялся в веточки и принимался теребить их. Тогда Дора оставляла работу и любовалась им — весёлым, урчащим от восторга, раскидывающим направо и налево отломанные прутики. «Ты поосторожнее давай, а то всю мою метлу разбазаришь по двору», — увещевала она его, но игру не разрушала.
В тот день она как-то отключилась от того, что делала. По ее двору едет на телеге Африканыч, Катерина доит корову. Книги делились на те, что она видит, и на те, что не видит. «Привычное дело» Белова она видит. Измождённая Катерина рядом с ней справляет свою работу и падает подкошенная непомерностью этой работы.
Вдруг прямо ей под ноги Ксен кинул птицу. Больше, чем воробей, рядом же с Ксеном птица показалась маленькой. Она пыталась вздохнуть, но, по-видимому, Ксен порушил ей именно дыхательную систему. Дора склонилась. И тут же — отшатнулась. На неё жалобно смотрит умирающий Сквора своими круглыми любящими глазами. Что, что хочет он успеть рассказать ей?
Ватными руками подняла птицу, попыталась ещё больше приоткрыть ей распахнутый клюв, но птица дёрнулась всем телом и замерла. Глаза тут же начали терять боль, удивление, жажду поделиться тайной.
— Почему ты не благодаришь меня? — спросил Ксен, глядя на неё своими янтарными глазами.
А она пыталась выбраться из путаницы ощущений и мыслей.
Птица совсем не похожа на Сквору, гораздо меньше размером, и оперенье без белых блёсток. Только глаза — Скворины. Это Сквора послал ей свою душу что-то рассказать об Акишке и о себе?
Ксен — убийца, убил ни в чём не повинную живую душу. А уж как она любила его, как жалела!
Но ведь она — своими руками — каждый день безжалостно скармливает кошкам мясо и рыбу.
Африканыч, Катерина… сейчас она поймёт. Корова — безобидная душа, великая кормилица. Тоже была ребёнком, тоже один раз родилась… Как же она-то, Дора, всю свою жизнь спокойно скармливает эту корову кошкам?
Не видела глаз живой коровы. Не видела корову телёнком.
А если бы жила в деревне и видела… смогла бы потом есть мясо и скармливать его кошкам?!
Ксен — не убийца. Он — хищник. Он может выжить, только если будет есть мясо. И в этом его вины нет. Так устроена природа — убийство поддерживает живую жизнь, питает жизнь.
