С тобой навеки (ЛП) - Лиезе Хлоя

— Би! — орёт Паркер снаружи. — Оставь парня спокойно киснуть!

— Ладно, — бормочет Беннет, направляясь к коридору. — Держись. Дай знать, что решишь. И если передумаешь насчёт наследства, я серьёзно… мы поможем тебе кого-нибудь найти.

— Я не настолько отчаялся, — я смотрю на бумажку, прожигающую дыру в моей ладони. — По крайней мере, я так думаю. Но спасибо, Беннет.

Спустившись за ним по ступеням и выйдя наружу, я останавливаюсь на крыльце.

Скайлер перестаёт скакать по лужам и смотрит на меня.

— Сегодня ты выглядишь экстра-ворчливым, дядя Акс.

— Что я могу сказать, Скайлер? Это хороший день, чтобы побыть ворчливым.

Уперев руки в бока поверх своего дождевика в виде плаща супергероя, она запрокидывает голову и изучает меня.

— Думаю, тебе нужен хороший поцелуй.

Паркер скрывает смешок за кашлем.

— Правда? — говорю я ей. — Интересно, кто тебя такому научил.

— Никто! — отвечает она, прыгнув в лужу рядом со мной и окатив водой мои ноги.

— Скайлер, — отчитывает Беннет.

— Да я и так уже промок, — заверяю я его.

Она приземляется в очередной луже.

— Я просто знаю, что когда папочка ворчит, БиБи его целует, и потом ему лучше. Так что найди кого-нибудь и поцелуй. А потом возвращайся, чтобы я надрала тебе попу в Кэндиленд.

— Ох уж этот ребёнок, — устало говорит Беннет, беря её за плечо. — Копия Паркера.

Паркер улыбается, отходя к машине.

— Устами младенца, Аксель!

Я показываю ему соответствующий жест, когда Скайлер поворачивается спиной и забирается в машину. Затем я наблюдаю, как они втроём уезжают, машут руками в окна своего пикапа с удлинённой кабиной. Когда они выезжают на главную дорогу, я разворачиваю листок, который дал мне Беннет.

И очень хорошо, что Скайлер не слышит всё, что срывается с моего языка.

Я в полной заднице.

Убрав листок с квотой, я опускаюсь на крыльцо. Ветер проносится меж деревьев, отчего огненно-золотистая листва сыплется на землю, расписывая её красками и проделывая куда лучшую работу по созданию живописи, чем я за последние месяцы.

Мою грудь скручивает узлом. Я закрываю глаза, и вот она, яркая и перехватывающая дух.

Руни.

Это всё её вина — не дом, а те пустые и лишь наполовину законченные холсты в моей студии. Это её вина, что в последние месяцы я проигрывал креативную битву. И тот бл*дский шарадный поцелуй стал контрольным выстрелом.

Теперь каждый раз, когда я беру кисть, это не абстрактные линии и яркие краски. Это персиковые и розовые тона, сине-зелёные цвета океана и завитки медово-золотого. Я рисую кое-что… кое-кого… кого не должен рисовать.

Этому нужно положить конец. Мне нужно много денег и побыстрее. За последние два с лишним месяца я не написал ни одной картины, которую можно продать. Всё, что уже было написано, продано. Если я не преодолею этот творческий тупик, то я не знаю, что буду делать.

Ну, это неправда. Я знаю, что я сделаю. Просто мне очень не хочется это делать.

Оттолкнувшись от ступеней, я захожу обратно внутрь, закрываю дверь и запираю её за собой. Мой взгляд падает на семейные снимки на стенах коридора. День свадьбы моих родителей. Мои братья, сестры и я на разных стадиях детства. Формальные семейные портреты и любительские снимки детей с ободранными коленками, раскрасневшимися лицами, загорелой веснушчатой кожей.

И тут есть фото многолетней давности. Я вижу брата моей матери, Якоба, который приехал аж из Эстерсунда, мужчину, чью тихую интенсивность, чей ежедневный ритуал ранним утром сидеть на крыльце, пить кофе и рисовать набросок вида вокруг я узнаю в себе. Мужчина, который, как я думал, уважал бы выбор человека, решившего провести жизнь в одиночестве, поскольку так будет лучше.

А потом он оставил мне поразительное количество денег с условием, что я должен жениться.

Это ощущалось как пощёчина.

Он знал меня не очень хорошо, но видел меня достаточное количество раз, и поэтому я думал, что он догадается: брак не для меня, не для того, кто едва может разговаривать с незнакомцами, а с близкими и любимыми людьми мои слова звучат прямолинейно резко; не для того, кто избегает незнакомых прикосновений, редко обнимается и исчезает, когда в комнате становится шумно, потому что это перебор, даже если повод хороший.

Я старался не ненавидеть его. Но прямо сейчас ненавижу. Это наследство очень пригодилось бы. И я должен жениться, чтобы получить к нему доступ.

Мог ли я жениться на ком-то чисто ради денег? Деловое соглашение, при котором я получаю наследство, а мой партнёр получает свою долю.

Я смотрю на фото дяди Якоба и вздыхаю.

— Чем ты думал?

Он не отвечает. Естественно, он не отвечает. Он бл*дская фотография, и он мёртв уже больше года. Я схожу с ума.

Под своими ногами я слышу зловещий бряцающий звук, затем шум воды, а значит, только что сломалось что-то ещё. К этому моменту я даже не удивляюсь. Вздохнув, я разворачиваюсь и иду в подвал.

Глава 3. Руни

Плейлист: Wild Child — Alex

Я не потерялась. Я просто поехала в объезд. Такова моя история, и я буду её придерживаться.

Справившись со своим «объездом», я добираюсь до конца подъездной дорожки и паркую машину. Я готова расцеловать землю, когда выхожу и захлопываю за собой дверцу. Дорога заняла почти два часа, и боль в животе становится настойчивой — не настолько сильная, чтобы мне пришлось остановиться на обочине, но достаточно сильная, чтобы я испытала колоссальное облегчение от прибытия на место. Боль — это всегда предупреждение, и не знать, когда боль превратится в спешку — это уязвимо.

Я делаю глубокий вдох, теперь уже более расслабленная, ведь туалет в пределах досягаемости, если он мне понадобится. К счастью, сейчас мне туда не надо. Пока что я могу стоять и упиваться видом передо мной. Мой взгляд останавливается на «шалаше». А-образный дом из двух высоких этажей. Стекло от пола до потолка, обшивка от дождя потемнела до насыщенного коричнево-чёрного цвета. Высокие хвойные и лиственные деревья обрамляют дом. Шум воды поблизости заглушает звуки дождя, тихо капающего с веток на землю.

Тут всё так умиротворённо, тихо и приглушённо. Я никогда не думала, что меня будет манить такая безмолвная неподвижность, но вот она я, заворожённая. Ковёр алых и медных мокрых от дождя листьев расстилается по поляне, тропка уходит в леса, по ту сторону виднеется озеро и… тут ещё одна машина.

Странно.

Я хмуро смотрю на чёрный джип Вранглер, который не кажется мне новым. Я его не узнаю. Может, Бергманы держат тут старую машину.

Схватив свой чемодан, я поднимаюсь на крыльцу, и каждое тихое поскрипывание ступеней прибавляется к чириканью птиц и капанию дождевой воды. Я встаю на цыпочки и ощупываю косяк над дверью, как и сказала Уилла, пока мои пальцы не встречаются с прохладным металлом ключа.

Я отпираю дверь, и та распахивается, открывая виду просторное помещение, застывшее во времени. Устаревшая отделка кухни, длинный потёртый стол и дюжина разномастных стульев, уютная гостиная с большой мебелью. Всё выглядит таким любимым, потёртым и обжитым, что я буквально чувствую воспоминания в этом месте. Укол зависти пульсирует в моей груди. Каково это — принадлежать к чему-то подобному, быть окружённым семьей, историей и воспоминаниями?

Мне хочется лишь изучить каждый дюйм этого места, но та гигантская бутылка воды, что я выпила по дороге сюда, ударяет по моему мочевому пузырю. Пора найти туалет. Бросив чемодан в прихожей, я направляюсь по коридору, который выглядит многообещающе.

На стенах с обеих сторон висят фотографии Бергманов. Элин и доктор Би в день их свадьбы, затем серия портретов стабильно разрастающейся семьи. Сначала малышка Фрейя, с её почти белым хохолком волос и светлыми, серо-голубыми глазами. Затем малыш Аксель, который (О Господи) очаровательно хмурится, его тёмно-каштановые волосы торчат как ирокез, а папины ярко-зелёные глаза подозрительно сощурились. Я тихо фыркаю и останавливаюсь ровно настолько, чтобы присмотреться и провести кончиками пальцев по этой гримасе.