Солнце мое (СИ) - Войлошников Владимир
Мы трепались про всякое и даже договорились встретиться на выходных.
И вот он, последний подъёмчик. Мой дом. Вон наш балкон с пёстро окрашенной обрешёткой. В садике (мама у меня воспитателем в детском саду много лет проработала), когда на крытых гуляльных верандах картинки рисовали, мама всегда приносила баночки с остатками краски на донышках домой — всё равно же засохнут — и подкрашивала тонкие реечки. У нас такой яркий балкон был и у тёти Светы с пятого этажа, она тоже воспитательницей работала, в том же саду.
В подъезд вела старая обшарпанная деревянная дверь, выкрашенная казённой краской цвета тёмной морской волны прямо поверх шелушащихся нижних слоёв.
Мы остановились у подъезда.
— Вот здесь я живу, девятая квартира. Это на третьем этаже. Я бы пригласила тебя чай попить, но не знаю, как мама с бабушкой на это среагируют… — мне было немного неловко…
— Не стоит беспокойства, — Вовка был сама предупредительность, принц Гамлет, блин, — Значит, в воскресенье, в девять тридцать, около танка?
— Хорошо.
Я протянула руку для прощания, и он галантно поцеловал кончики моих пальцев.
Всё, нужно зайти в подъезд.
Я взялась за дверную ручку. Вспомнила. Обернулась.
Он стоял и ждал, пока я войду.
— Только давай без цветов, ладно? — Вовкины брови слегка дрогнули; не знаю, может он и не собирался, но… — Я терпеть не могу букеты. Я не шучу.
Подъезд у нас был обшарпанным. Домоуправление недавно порадовало нас, что до планового ремонта осталось всего три года. Это ж до какого состояния всё дойдёт, пока дождёмся?
Хорошо хоть, ничем таким тухлым или подвальным не пахло, с этим нам как-то всегда везло. Но серенькое, унылое всё.
На площадке между первым и вторым этажом снова побили стёкла! Опять, видно, Петька с пятого этажа чудил. Вечно он расколотит, потом проспится — вставляет. А берёт, девки мне говорили, в соседних домах. Модно, да?
Между рамами валялись шприцы со следами крови. Когда ж эти наркоши-то кончатся…
А на прошлой неделе из каждого почтового ящика аккуратно выломали замочек. Продают их кому-то, что ли? Ну, хоть уголки им отгибать перестанут — открывай да смотри. Я заглянула в свой — пусто. Ни тебе писем, ни газет.
На моём третьем этаже громко колотили и, кажется пилили что-то. Дверь в квартиру напротив нашей стояла распахнута, мужики в комбинезонах, бетонная пылища, дым коромыслом! Соседка — моя тёзка, кстати, — стояла тут же, контролировала процесс.
— Здрассьте, тёть Оля.
— О! Привет, Олечка!
— А что это у вас?
— Да ты знаешь, — истошно завизжала болгарка, и наш разговор невольно перешёл на следующий звуковой уровень, — ХОТИМ КВАРТИРУ ПРОДАТЬ, А БЕЗ ЖЕЛЕЗНОЙ ДВЕРИ НИКТО СМОТРЕТЬ НЕ ХОЧЕТ!
Кажется, после того, как за два года их обворовали четыре раза, наши соседи начали считать, что пора съезжать с этой несчастливой квартиры.
— А-А, ПОНЯТНО! — ответила я и посмотрела на нашу деревянненькую, оббитую струганными реечками дверь, про которую мама говорила: пни раз — вылетит. Может, тоже пора задуматься? А то полподъезда уже забронировались, а мы всё сидим. Страшно иногда.
Ключи у меня лежали в боковом кармане сумки: один обычный маленький, с круглой головкой и второй, похожий на небольшой медицинский шпатель с пропилами, — но я привычно нажала на кнопку звонка. Бабушка всё равно всегда закрывается на защёлку изнутри.
Через некоторое время я поняла, что меня пытаются разглядеть в глазок. И, наверное, бабушка спрашивает: «Кто там?» — но из-за этого грохота ничего не слышно. Болгарка на секунду перестала выть, и я, пользуясь мгновенной паузой, выкрикнула:
— Баба, я!
Защёлка (или, как наша бабушка иногда её называет, «заложка») щёлкнула и двери распахнулись.
— ЗДРАССЬТЕ, ТЁТЯ РАЯ! — крикнула соседка.
Бабушка закивала, но голоса потонули в рёве инструментов, и мы зашли домой. Закрытая дверь от грохота спасала не очень, я чмокнула бабушку в щёку, скинула сандали и понеслась в ванную, руки мыть. Жрать хочу, прямо помираю!
И только когда мы закрыли за собой дверь в крошечной кухоньке нашей трёхкомнатной малометражки, стало можно мало-мальски общаться.
— Булочки-то забыла? — бабушка уже наливала мне борща. Она у нас хоть и старенькая, восемьдесят два скоро, но бодрая и деловитая. — Садись!
В кухне было привычно тесно. Хрущёвка же, что вы хотите. Какие же тут размеры? Два двадцать на два сорок, кажется… Шторы ситцевые в незабудках. С рюшами. А стены до самого потолка заклеены клеёнкой (рулонной такой, на тканевой основе), какие-то ромбы с мелкими розочками. Многие теперь так делают, раньше-то у нас в кухне и в коридоре верх стены от середины побеленный был, а низ — голубой краской покрашенный. Называлось «панели», все старые дома так сдавали.
И заставлена наша микрокухня была от всей души.
Как заходишь, слева сразу маленький древний холодильник, «Саратов». Какого он года, я даже представить затрудняюсь, знаю точно, что в тысяча девятьсот семьдесят третьем он приехал сюда со старой квартиры, где бабушка вместе со всеми своими восемью детьми (и даже уже семьями некоторых из них) жили до расселения. Он реально маленький, чуть выше стола.
Дальше промежуток, задницу впихнуть — и раковина, над ней — сушилка для посуды из толстых проволочек.
Справа от раковины трёхконфорочная электрическая «Лысьва», полученная от государства вместе с этой квартирой в далёком семьдесят третьем году.
Потом ещё один холодильник, чуть побольше — «Бирюса» (с приходом в нашу жизнь американских боевиков, про этот холодильник появилась модная шутка: что он «имени Бирюса Уиллеса»).
Окно, естественно, старое деревянное, с двойной рамой. Про такое диво, как окна пластиковые, мы, конечно слышали. Даже вон в доме напротив одно есть, весь двор ходил глазеть, когда его установили. Но нам не по карману. Может быть, потом когда-нибудь и удастся такие поставить, пока всё мечты, мечты… Надо бы хоть эти покрасить, пока лето и учёба кончилась, но перспектива покраски, если честно, вгоняла меня в дрожь.
Мало того, что наши старые деревянные рамы слегка перекосились, так ещё и краска на них кое-где начала шелушиться и отслаиваться чешуйками. Так что, чтоб новой краской покрасить, надо было сперва старую слезающую зачистить или хотя бы зашкурить. И столько в этих рамах всяких выступов и выемок присутствовало, просто капец.
Да ещё стёкла с двух сторон впритык к рамам нужно будет строительным скотчем обклеивать, иначе придётся потом бритвочкой попавшую на стекло краску отшкрябывать. Хотя, нет, опять траты лишние… Лучше уж газетные полоски на мыло прилепить.
И что меня сильнее всего удручает — сложная двойная рама. Нет, зимой я против неё ничего не имею, но вот красить… Для жителей жарких регионов объясню: это ж открыл первую створку (ту, которая глядит в комнату), за ней внутренняя часть окна сантиметров в десять-пятнадцать — и вторая створка, та, что глядит уже на улицу.
Даже помыть — тот ещё квест.
А под окном ещё и чугунная батарея-гармошка, также покраски ждёт, для комплекта.
С красками тоже ещё заморочка. Та, которая пахнет не очень убойно, сохнет минимум сутки. Закроешь окно раньше времени (да ещё, не дай Бог, снизу какая-нибудь капелька натечёт, а в ней, как в пузырьке, краска жидкая) — и всё, засохнет намертво! Отдирай потом и бойся, как бы стекло не лопнуло. А бывало, что и лопалось, видела я такие случаи. А нитру возьмёшь, которая полчаса-час — и уже засохла — дико вонючая, натуральный отвал башки. Вот и думай.
Думать про краски решительно не хотелось. Хотелось про борщ и чаю ещё.
Я плюхнулась за стол — о, про стол-то не сказала! — стол у нас в кухне тоже почти антикварный, лет тридцать-то ему есть. Причём, стол-тумба. Стоит прямо напротив входа, у правой стены, и шкафчик над ним, комплектом. Оба крашены белой краской с умилительно розовыми ручками.
