Лейтон Мишель - Плохие парни. Спускаясь к тебе.
Очевидно, ни то ни другое не имело отношения к моим переживаниям.
– Что ты тут делаешь? – смущенно спрашиваю я и вижу, как он слегка хмурит бровь.
– Прости, не понял?
Он смотрит на Мариссу, потом снова на меня.
– Погоди-ка. Нэш, ты ее знаешь? – спрашивает Марисса; теплоты в ее голосе как не бывало.
Нэш? Нэш – дружок Мариссы?
Я не знаю, что сказать. Мой одурманенный ум не в состоянии расставить по местам фрагменты пазла.
– Да вроде нет, – говорит Кэш/Нэш с бесстрастным выражением лица.
Как только я осознаю, что происходит, изумление и смущение уступают место ярости и возмущению. Больше обманщиков я ненавижу только лжецов. Лжецы вызывают у меня отвращение, просто бесят.
Я машинально подавляю гнев. Теперь сохранять спокойствие не стоит мне большого труда – результат многолетних тренировок по заглатыванию собственных эмоций.
– Ах вот как? Ты всегда так легко забываешь женщин, которые раздевали тебя накануне вечером?
В его глазах вспыхивает искорка. Что это… смех?
– Поверь мне, такое я бы не забыл.
Марисса соскакивает со стула у островка и принимает воинственную позу, уперев кулаки в бедра:
– Какого черта? Что тут происходит?
Я никогда не встреваю в сложившиеся между парами отношения. Чем они занимаются, не сообщая друг другу, это их личное дело. Но тут случай особый. Не знаю почему, но это так.
«Может быть, потому, что она моя кузина», – говорю я себе, хотя сама знаю: мы с Мариссой друг друга не любим, нам терять нечего.
В голове проносится другая мысль: «Ты расстроена, потому что тебя с легкостью забыл парень, с мыслями о котором ты сегодня проснулась». Я решительно отметаю ее, навешивая ярлык «чушь собачья», и двигаюсь дальше.
Сперва я обращаюсь к Мариссе:
– А вот что. Этот самый Нэш вчера вечером явился на девичник Шоуни и выдавал себя за владельца клуба по имени Кэш. – Потом поворачиваюсь к самозванцу, о котором идет речь. Хоть и стараюсь, но не могу удержаться от насмешливого тона. – А ты? Ты Кэш или Нэш? Не считаешь, что мог бы быть более оригинальным? Расчетверился бы, что ли?
Я не сомневалась, что сейчас Марисса обрушит на Кэша/Нэша праведный гнев, а тот немедленно начнет каяться или хотя бы выкручиваться, чтобы оправдать содеянное. Но получила то, чего ожидала меньше всего.
Они оба стали смеяться.
Мой смущенный вид, кажется, только усиливает их веселье. И гнев во мне растет соответственно.
Первым заговорил Кэш/Нэш:
– Полагаю, Марисса не успела сказать тебе, что у меня есть брат-близнец?
4
Нэш
Я наблюдаю, как на лице этой милой девушки отображается вся гамма эмоций. Смущение, гнев, досада, удовольствие, потом снова смущение. Завершающий аккорд – полное недоумение.
– Ты шутишь.
– Едва ли. Зачем выдумывать такую историю?
Она продолжает ошарашенно смотреть на меня.
– Так, значит, ты Нэш.
Я киваю:
– Верно.
– Кэш и Нэш.
Я пожимаю плечами:
– Нашей матери нравилась музыка кантри.
– И Кэш – владелец клуба «Дуал».
– Именно так.
– Это тебя извиняет.
– Строго говоря, нет. По-любому – нет. Ну да ладно.
– А меня никто не дурачил.
Я смеюсь:
– Да, тебя никто не дурачил.
Она покусывает губы, не открывая рта, – переваривает новости. Не думаю, что она догадывается, насколько сексуальна и обворожительна.
Волнение улеглось, девушка набирает в грудь воздуха и задает вопрос:
– Могу я начать все сначала?
Я ухмыляюсь:
– Конечно.
На ее губах тут же появляется ослепительная улыбка. Красотка выставляет вперед руку, говоря:
– Ты, должно быть, Нэш, парень Мариссы. Я Оливия, немного туповатая кузина Мариссы.
Я опять ухмыляюсь:
– Приятно познакомиться, Оливия, немного туповатая кузина Мариссы.
«Сомневаюсь, что в тебе есть хоть что-то туповатое».
Девушка удовлетворенно кивает, поворачивается и идет за кофейником. Что мне остается, чтобы не следить за ней, – уставиться на сидящую передо мной прекрасную блондинку. Глядя на Мариссу, я всегда видел перед собой элегантную, статную, роскошную женщину. Но сегодня утром обнаруживаю, что мне хочется, чтобы она была милой, растрепанной, огненной брюнеткой.
Вот черт! Это плохо!
5
Оливия
– О мой бог! Этого не может быть! Ты серьезно? – бормочет Шоуни, жуя свадебный торт.
Крошки вылетают у нее изо рта, и это меня смешит. Пойти с Шоуни пробовать свадебные торты – отличное развлечение, лучше только моя роль на девичнике.
– Хотела бы я, чтобы это была шутка, но нет. Это было ужасно! – Я чувствую, как лицо вспыхивает от пережитого стыда при одном упоминании об истории с Нэшем.
– Хорошо, что это был брат, а не тот, с кем ты откровенно заигрывала.
Я шлепаю Шоуни по руке:
– Я не заигрывала с ним откровенно!
– Нет, но хотела.
– Я, конечно…
– Даже не пытайся мне врать, глупая девчонка. Я слишком хорошо тебя знаю. У него есть все, что должно быть у плохого парня. Удивляюсь, как это ты не обхватила его ногами, не впилась в него губами и не обернулась вокруг него всем телом прямо там и тогда.
– Боже, Шоуни, ты говоришь обо мне, как о шлюхе.
– О шлюхе? Правда? – Она смотрит на меня скептически.
Мы обе прыскаем со смеху. Видя на зубах Шоуни красную помадку с торта, я начинаю хохотать во все горло.
– Замолчи. Это плохое слово, – объясняю я, подражая своей матери.
Она была образцом чопорной добропорядочности. Словам «шлюха» и «потаскуха» не было места в ее словарном запасе. А вот словам «разведенка» и «брошенная» место нашлось.
– Даже не намекай на нее. Психану! – говорит Шоуни.
– Знаешь, это правда страшно. Ты сейчас говоришь, а у тебя зубы такие, будто ты только что съела чью-то печень. – Пищевой краситель выглядит как свежая кровь.
– Я съела. Было вкусно. С кьянти и конскими бобами, – говорит она голосом Ганнибала Лектера [2] и издает какой-то странный звук, всасывая в себя воздух.
Мы обе смеемся, модно одетая продавщица неодобрительно косится на нас.
– Ты лучше замолчи. Уверена, быть выброшенной из магазина свадебных тортов за месяц до свадьбы – это к несчастью.
Шоуни кротко улыбается продавщице и говорит мне, едва шевеля губами:
– Если бы у тебя был кусочек угля, мы бы нагнули ее, засунули ей в задницу и через пару дней достали бы оттуда большущий алмаз.
