Анна Берсенева - Мурка, Маруся Климова
Но разве стоило думать об этом с такой вот секундомерной точностью? Ему было хорошо с ней, а все остальное не имело значения.
– Умница, малыш, – отдышавшись, сказал Толя. – Ох, е-мое, спину схватило... А говоришь, не старик! – Он засмеялся, потирая поясницу. – Вот кончать тебя научу, и можно на половой покой уходить. Ты чего покраснела? Застыдилась, что кончать не умеешь?
– Тебе это... неприятно? – с трудом выговорила Маруся.
А она-то думала, он не замечает!
– Да ну, Манюшка, это ж я просто так сказал, что старик! – снова засмеялся Толя. – Так-то старческих комплексов у меня пока, слава аллаху, нету. Думаешь, переживаю, что тебя удовлетворить не могу? Да ты же маленькая еще, я ж понимаю. Все придет, не волнуйся. Темперамент у тебя вообще-то приличный. Я из тебя со временем такую бабу сделаю, сама себя не узнаешь. Не-ет, кошечка, не одевайся! – Он перехватил ее руку, заметив, что Маруся потянулась к своим лежащим на полу коротким ситцевым брючкам. – И я голый посижу. Будем приятно выпивать и приятно друг на друга любоваться. А там, смотришь, и повторим. Между первой и второй промежуток небольшой!
Толя весело подмигнул Марусе и подлил «Мартини» в ее стакан, хотя она отпила всего глоток. Сам он, как только высвободился из ее объятий, хлебнул еще коньяку и еще больше повеселел.
– Знаешь, я, наверное... – начала было Маруся.
И тут в дверь позвонили – раз, другой, третий. Звонки были хотя и частые, но не тревожные, какими вполне могли бы показаться неожиданные ночные звонки, а какие-то разухабистые.
– Кого еще несет? – удивился Толя и, неторопливо натянув штаны, босиком прошлепал в прихожую. – Кто там? – послышался оттуда его голос.
– Свои! – глухо и весело раздалось за дверью.
– Свои все дома, – ответил Толя.
Впрочем, его ответ тоже прозвучал весело, и тут же щелкнул, открываясь, замок. Маруся схватила с пола одежду, натянула брюки. Топик второпях наделся задом наперед, про трусы она вовсе забыла, и, спохватившись, затолкала их между спинкой и сиденьем дивана.
Прихожая наполнилась мужскими голосами, топотом тяжелых ног, шорохом одежды.
– Принимайте гостей, хозяева! – донеслось до Маруси. – Вы как вообще, принимаете старых друзей или?..
– Принимаем, принимаем, – добродушно ответил Толя. – Вообще-то, пацаны, могли и позвонить, предупредить, руки б не отсохли.
– Да ладно, Толян, че ты вообще, крутой босс стал, без вызова не входить? Мы ж не на хвост падаем, все с собой принесли.
Гостей было пятеро. Кухня в старом доме была не очень маленькая, но они сразу заполнили ее, казалось, до потолка – рослые, плечистые, шумные. Двоих Маруся знала – Толины бывшие сослуживцы, они уже бывали здесь. Трое были ей незнакомы, но, наверное, Толя знал и их. Все они были пьяные, Маруся сразу это поняла, но это не удивило ее и не напугало, как и само появление шумной компании среди ночи. Мама брала ее с собой на тусовки лет с пяти, и Маруся привыкла, что гости приходят и уходят без предупреждения в любое время суток, к тому же вполне может оказаться, что это не гости, а хозяева, решившие наведаться в собственную квартиру, в которую они месяц назад пустили друзей, да почему-то об этом позабыли. Правда, когда мама сошлась с Сергеем, Марусины походы на тусовки почти прекратились. Сергей не то чтобы запретил брать ее с собой – на любые запреты Амалия реагировала так бурно, что эффект мог оказаться прямо противоположным. Но всегда почему-то получалось, что в тот самый день, когда мама уезжала по своим делам в Москву, он собирался повести Марусю в театр – уже взял билеты; или привозил для нее книжки – конечно, ей хотелось почитать их сразу же; или покупал новый телевизор, который можно было смотреть, а не только слушать по нему звук без изображения, как в старом, – и ясно же, что Марусю не оторвать было от мультиков про Карлсона и Каштанку... Иногда с его появлением происходило вообще что-нибудь необъяснимое – например, поднималась вдруг ужасная метель, и тут уж даже безропотная бабушка противилась тому, чтобы Амалия тащила ребенка с собой из Туракова в Москву.
Но, как бы там ни было, безалаберной, цыганской жизнью Марусю было не удивить. Поэтому сейчас ей только стало ужасно жалко, что отменяется так счастливо начавшийся вечер, который они собирались провести вдвоем...
Толя если и переживал об этом, то внешне своего переживания никак не выказывал. Кажется, он обрадовался появлению гостей вполне искренне. Маруся давно заметила, что он вообще любит хорошую компанию, даже не очень знакомую, и мгновенно становится ее душой. А эта компания была ему отлично знакома.
– И ты знакомься, малыш, – сказал он. – Колян, Гоша, Серега. Ну, Витька и Костяна ты знаешь.
– Что ж ты, командир, как мальчишек нас даме представляешь? – засмеялся Колян. – Я Николай Палыч, будем знакомы. А вас как зовут, юная леди?
– А она у меня Манюшка, – ответил Толя. – И ты на нее, Коляныч, не зыркай и закидончики свои брось, понял?
– Ну ты даешь, полковник! – хмыкнул Коляныч. – Я что, совсем без понятия, у друга девчонку отбивать?
– Знаю, что с понятием. – Жесткие интонации в Толином голосе сразу сменились добродушными. – Это я так, для порядка. Пошли в комнату, мужики, закусим, чем Бог послал! Стол с собой тащите, там нету.
Толя снял эту квартиру еще до того, как сошелся с Марусей. В последнее время он часто говорил, что вдвоем в одной комнате тесно и надо найти другое жилье, попросторнее. Но дальше разговоров дело не шло: то он был с утра до вечера занят у себя на фирме, то вдруг уезжал в командировку, то временно кончались деньги, а квартира сдавалась только с оплатой за полгода вперед... Впрочем, Марусе не было бы с ним тесно, даже если бы они ютились в собачьей будке. И даже не потому, что в ее тураковской развалюхе потолок можно было достать рукой и она к этому привыкла, а потому, что ей вообще не могло быть тесно с Толей. Ей не только ночью, но и днем хотелось прижаться к нему как можно теснее, а лучше бы слиться с ним совсем.
Но пятеро шумных и пьяных мужчин в единственной комнате – это было, конечно, многовато. Тем более что, изобразив в первые пять минут подчеркнутую вежливость, про Марусю они тут же забыли. Да и не похоже было, чтобы эти мужчины вообще замечали, нравится или не нравится женщинам то, что они делают. К тому же выпили они явно больше, чем могли выпить незаметно для себя и окружающих, и подчинялись теперь той лихорадочной тяге, которая гонит пьяных в неясном направлении – то ли для того чтобы добавить, то ли для того чтобы просто выплеснуть дурную хмельную силу.
– Не-е, «Хеннесси» мы не уважаем, – поморщился Серега – или, может быть, Гоша? – Паленого много, потравиться можно. Мы теперь «Курвуазье» пьем, вроде пока жалоб не поступало. Как, Толян, уважаешь «Курвуазье»? А ты чего?
