Ширли Конран - Кружево. Дорога к дому
Потом он взялся за аппарат и сказал:
– Вот что, красавица, я хочу для начала сделать несколько снимков самых обычных. Просто как получится. Сиди как сидишь на этом старом бархатном кресле, прямо в этом платье. – Свет он установил еще до ее прихода и теперь включил негромкую и ритмичную обволакивающую танцевальную музыку. – Отрежь себе еще кусочек торта, дорогая. Не стесняйся, он весь для тебя… Задержись-ка… Медленно поворачивай голову к камере… Нет, одну только голову, красавица… Теперь улыбнись… Просто великолепно, малышка. Я вижу, у тебя получится. Так, теперь попробуем расстегнуть пару пуговичек… Не возражаешь?.. Прекрасно… Смотри прямо в аппарат… Еще пару пуговичек… Теперь отклонись немного влево и откуси здоровый кусище.
Лили осторожно наклонилась влево, и, когда она уже собиралась куснуть, кусок шоколадного торта развалился у нее в руке. Она расхохоталась чистым радостным смехом и повернулась лицом к Сержу… Щелк!
Серж работал одновременно с двумя аппаратами. Отщелкав обе пленки, он ушел в темную комнату, чтобы перезарядить аппараты, и появился оттуда энергичный и бесстрастный, как дантист.
– А теперь давай снимем тебя в бикини. Выбери себе, какое нравится, в раздевалке, в верхнем ящике комода.
Лили давно уже мечтала о бикини, и уговаривать ее не пришлось. Вскоре она появилась снова, в белом кружевном купальнике, и при виде ее у Сержа захватило дух. Он включил вентилятор, который должен был создавать подобие ветра.
– А теперь, радость моя, встань, расставив ноги, волосы пусть струятся назад, как будто на ветру, поднеси эту бутылку лимонада к губам, задержи там и улыбнись… Молодец, девочка, ты все схватываешь прямо на лету.
Через полчаса Лили окончательно успокоилась и уже больше совсем не нервничала.
– Так, а теперь давай попробуем только в трусиках, – непринужденно сказал Серж, возясь с экспонометром. На лице у Лили возникло выражение озабоченности:
– А это обязательно?
– Ну, если ты хочешь зарабатывать, радость моя, тогда конечно. А кроме того, никто, кроме нас двоих, ничего не будет знать.
– А для чего эти фотографии? Для журнала или еще для чего?
– С чего ты взяла? Это просто искусство. Снимай лифчик, дорогая.
Лили все еще сомневалась, но ей не хотелось вступать в пререкания из-за тех смутных, неоформившихся пока еще подозрений, которые к тому же Серж столь ловко вытеснял из ее подсознания. Она расстегнула крючок бюстгальтера и застыла, вся напряженная, прикрывая руками грудь.
– Великолепно, радость моя. Нет, не надо улыбаться, стой так. – Щелк! Он действовал по-прежнему уверенно и энергично. – А теперь сядь в кресло и прижми колени к… Изумительно, малышка… Теперь встань на колени, а руки сложи вместе за головой. А сейчас надень чулки. – Он извлек откуда-то пару толстых черных чулок и башмаки, в которых обычно ходят школьницы. Лили подумала, что эти туфли будут выглядеть не очень-то красиво, однако она послушно натянула все на себя. В сочетании с белыми кружевными трусиками-бикини чулки и туфли подчеркивали всю хрупкость и уязвимость молодости, ее невинность, резким контрастом с которыми была тяжелая, совсем уже взрослая грудь Лили с розовыми сосками.
На следующий день Серж отвел ее на крышу и фотографировал на фоне парижских дымовых труб. Фотографировал в хлопчатобумажном платье, в котором она пришла, до тех пор, пока она не успокоилась, не расслабилась и не поверила ему. Эту пленку придется выбросить. Он даже не станет возиться и проявлять ее. Затем он бросил ей изящную прозрачную ночную рубашку из шифона грушевого оттенка и сказал:
– Попробуй-ка примерь. – Когда она вышла из раздевалки, он наклонил голову вбок, неодобрительно нахмурился и уверенно произнес: – Трусики все портят. Стяни их, радость моя, будь хорошей девочкой. – Он отвернулся, поправил что-то на фотоаппарате и снова повернулся к ней: – Я сказал: стяни. – Угроза в его голосе звучала совершенно отчетливо.
Слегка дрожа под слабыми лучами сентябрьского солнца, Лили стянула с себя трусики, и Сержу удалось сделать несколько потрясающе эротичных снимков: большие, но все еще детские груди, увенчивавшие неуклюжее тело подростка, хорошо просматривались через тонкий шифон – иногда приоткрывавшийся, но Лили этого не замечала, – и все это на фоне черепичных крыш, дымовых труб и голубиных стай Парижа. Серж был доволен.
– Завтра поедем в один укромный уголок в Булонском лесу, – сказал он. – Поснимаю тебя там на фоне травы и деревьев.
Лили не хотелось продолжать эти съемки. Стоило ей уйти от Сержа, как ее охватывал стыд. По дороге домой она краснела и тихо про себя постанывала. Не пойдет она завтра опять в эту студию!
Но каждое утро, когда она просыпалась, голова ее будто плыла, ее тошнило, и, торопясь по коридору к уборной, она знала, что должна продолжать начатое. Чтобы подкрепить ее решимость, Серж подарил ей несколько снимков из числа тех, что он сделал в самый первый раз. Лили спрятала их под матрас, туда же, где лежал золотой медальон. Она испытывала желание и порвать, и одновременно сохранить эти снимки: она на них и в самом деле выглядела очень привлекательной.
Иногда мадам Сардо шумела на нее: «Ты должна успеть закончить мои зимние ночные рубашки, пока не начался учебный год!» Но в целом она почти не обращала внимания на Лили, и мысли ее были заняты сейчас не только ночными рубашками. Муж ее стал часто подолгу задерживаться на работе. Раздавались какие-то странные телефонные звонки, а когда она брала трубку, на другом конце провода молчали. Поведение мужа тоже изменилось, и за все время после ее возвращения из Нормандии он ни разу ночью не побеспокоил ее. Это было очень странно.
Лили не получала денег за свою работу. Серж выплачивал их прямо консьержке и, надо отдать ему должное, не обманул Лили ни на одно су. Но консьержка не желала договариваться об операции, пока Лили не выплатит ей всей суммы, и потому Лили продолжала позировать до тех пор, пока ее беременность не подошла уже к трехмесячной отметке.
Лили сидела в маленьком, заполненном паром кафе, не в силах подняться и снова выйти на улицу. Ноги ее не слушались, все тело болело и как будто кровоточило, настроение было под стать самочувствию. Пока не подошло время готовить ужин, кафе было для нее тем местом, где она могла жить нормальной и естественной жизнью, почти что домом, где она могла прийти в себя, перевести дух между тем ужасом, который пережила днем, и той мрачной депрессией, что всегда охватывала ее, стоило ей только подойти к темной входной двери дома, где жило семейство Сардо.
Она все никак не могла позабыть боль и унижение, пережитые во время операции и добавившиеся к душевной муке и унижению, которые испытывала она из-за внезапного исчезновения Аластера. Она-то думала, что он ее любит! И неужели же все это действительно случилось только потому, что она не принимала эти таблетки?! Что было бы такого ужасного, если бы она оставила ребенка, а не сделала аборт?
С трудом она дотащилась по лестнице до седьмого этажа и позвонила: собственного ключа ей до сих пор не давали. Дверь резко распахнулась, и в дверном проеме возникла мадам Сардо, чем-то похожая на черную ворону. В руках у нее были золотой медальон Лили и те снимки, что хранились у Лили под матрасом. Каркала она в точности как ворона.
– Что это за мерзость?! Я-то думала, что ты ходишь в парк, а ты, оказывается, вот чем занималась! Вот куда тебя тянет, стоит мне только отвернуться! Вот она, твоя благодарность! Шлюха!
Лили в ужасе отпрянула назад и попятилась к лестнице, а мадам Сардо продолжала громко орать на нее, вне себя от ярости. Откуда-то снизу, с первых этажей пропыленного и грязного подъезда, им прокричали: «Эй, там, наверху, потише!»
Лили сделала еще шаг назад и чуть не свалилась с лестницы, успев в последний момент ухватиться за перила.
– Грязная сучка! Теперь понятно, откуда ты такая взялась! Из сточной канавы, вот откуда! Мы всегда это подозревали! Ты просто маленькая распутница и проститутка! И это после всего, что мы для тебя сделали…
Лили повернулась и помчалась вниз по лестнице, прочь от этих ужасных слов, назад, в студию Сержа, и там, рыдая, бросилась на его широкую грудь.
– Гм-м, значит, старая ведьма все разнюхала, да? – спокойно спросил он. – Что ж, меня это не удивляет. Но жаль, радость моя.
Не удивлялся он потому, что сам же и позвонил мадам Сардо и, не представляясь, посоветовал ей заглянуть под матрас Лили… Сейчас, когда аборт был уже позади, он не собирался терять эту девчонку. Серж обернул Лили в толстое одеяло, уложил ее в студии на диван и согрел ей молока.
– Сегодня сделала, да? – спросил он.
Укутанная с головой, Лили кивнула и разрыдалась.
