Джудит Майкл - Паутина
Вокруг сгущался туман, воцарилась мертвая тишина. О, пожалуйста, вернитесь! Мое прошлое, моя жизнь, мое собственное я, пожалуйста, вернитесь! Я хочу знать, кто я!
Вскочив, она сбежала вниз по лестнице. Ее мягкие туфли почти без звука ступали по отполированному до блеска деревянному полу. В гнетущей тишине она побежала быстрее обратно на кухню. Отвернув кран, она прислушалась к плеску воды, открыла холодильник, достала несколько кубиков льда и бросила их в бокал. Услышав, как они громко звякнули о стекло, она успокоилась. На высоком длинном кухонном столе ее ждал завтрак. Перенеся блюдо с помидорами и телятиной в комнату, она села за накрытый стол, на котором стояла прованская посуда, покрытая голубой глазурью, и фужер деревенской работы. Взяв его, она почувствовала, какой он тяжелый и массивный. Она положила еду на тарелку, налила в фужер вина и долго сидела не шевелясь, сжимая фужер и глядя на тяжелые дождевые капли, которые падали на террасу и отскакивали от нее, поднимая вокруг фонтаны брызг. По стволам деревьев, казалось, текут слезы!
— Я не хочу быть одна, — повторила она и посмотрела на пустой стул справа от себя. Ей был нужен Макс.
Поев, она разожгла камин в библиотеке и, свернувшись калачиком в кожаном кресле, стала перелистывать альбом французской живописи и скульптуры. Заслышав шаги возвращающейся мадам Бессе, она бросилась на кухню, чтобы не сидеть больше одной.
— Как вы промокли!
— Словно утка, мадам Сабрина, — весело ответила мадам Бессе. — Можно подумать, Отец Наш Небесный перевернул океан вверх дном над самым Кавайоном. Странный поступок для Господа, но ведь многие вещи, связанные с Богом, частенько кажутся странными, не правда ли? — Сбросив плащ на выложенный плиткой пол, она с силой принялась вытирать волосы полотенцем, пока они не распушились и не встали торчком. Из-под черной челки на Стефани смотрели круглые черные глаза под вскинутыми бровями. У нее было пухлое лицо и щеки, полное, дородное тело и руки с выступавшими венами от работы на семейной ферме. — Может, к весне от такого дождика я вырасту, словно те растения, что мы посадили. — Рассмеявшись, она стала разбирать покупки.
— Давайте я помогу, — предложила Стефани.
— Ой, нет, мадам, вы лучше посидите! Может, принести вам кофе с молоком?
— Нет, мне хочется что-нибудь сделать, скажем, помочь вам все убрать.
Мадам Бессе задумчиво наклонила голову.
— Нет, мадам. Так не годится.
— Но мне так хочется, значит, годится.
— Извините, мадам, но есть вещи, которые приняты и не приняты. Меня учили тому, что принято, и вы не должны просить меня забыть, чему меня учили.
— То, что принято у вас на ферме, может быть не принято в этом доме. Пока вы тут работаете, вам нужно помнить лишь одно: принято то, что говорит мой муж или я. А я, мадам Бессе, устала сидеть и ничего не делать, и вы доставите мне огромное удовольствие, если подвинетесь, чтобы я могла вам помочь.
Стефани еще никогда не говорила таким властным тоном, и зрачки мадам Бессе расширились от удивления. До сих пор ей казалось, что она прислуживает главе семьи, потому что только он распоряжался в доме. Теперь, поняла она, угождать нужно будет обоим: мужчине, не привыкшему повторять два раза, и женщине, с настроением переменчивым, как дождь и ветер. Но место было хорошее, высокооплачиваемое, так что мадам Бессе, разумеется, сумеет приспособиться. Она была родом из семьи французских фермеров и виноделов, которым на протяжении всей кровопролитной истории Прованса приходилось приспосабливаться снова и снова и, в конечном счете, — выживать. Она улыбнулась.
— Вы поправились, мадам Сабрина. Я так рада. Ваша помощь будет мне очень приятна.
Мадам Бессе напевала вполголоса какую-то народную песенку, пока они разбирали большие плетеные корзины, с которыми она три раза в неделю ходила на рынок. Пол, выложенный белой плиткой, и белые шкафы делали кухню уютной и оживленной. Высокие длинные столы, как и большая плита с грилем, были выложены красной плиткой, и Стефани залюбовалась пиршеством цвета и красок, пока они с мадам Бессе вынимали из корзин и складывали горкой блестящие фиолетовые баклажаны, апельсины, лимоны, лук-порей, красновато-коричневый картофель, краснокочанную капусту, черные сморщившиеся маринованные маслины, бледно-зеленые листья эндивия, темно-зеленый шпинат и мангольд. И все эти дары природы, посуда с медным дном, банки с вареньем и уксусом ярко отсвечивали на фоне свинцово-серых окон, по которым струился дождь. У Стефани было чувство умиротворения, которое томительно, медленно росло, пока они с мадам Бессе трудились вместе. Интересно, много ли у меня было подруг, подумала она, убирая банку прованского масла золотисто-зеленого цвета и сыр из козьего молока в листьях каштана. Много, я уверена. Уверена, у меня была очень близкая подруга. Иной раз это самое лучшее, что только может быть.
— На обед у мадам будет тушеная курятина, — объявила мадам Бессе, внимательно разглядывая двух бледных куриц. Расправив крылышки, она разложила их на столе, чтобы выщипать перья, ускользнувшие от внимания мясника. — И салат из листьев эндивия. Может быть, мадам хотела бы что-нибудь еще?
Стефани ссыпала мелкий картофель в корзину.
— Я хотела бы, чтобы вы перестали называть меня «мадам».
— Но как же мне тогда вас называть, мадам?
— У меня есть имя.
— Называть вас по имени? Ах, мадам, это никуда не годится! Я же говорила: меня учили, что принято, а что не принято. А это, ясное дело, не принято. У меня просто язык не повернется звать вас по имени. Нет, мадам, это уму непостижимо.
Стефани вздохнула.
— Столько правил, столько условностей… — Две картофелины упали на пол, и она нагнулась, чтобы поднять их. — Вы с миссис Тиркелл так похожи одна на другую: так соблюдаете условности…
— С кем, мадам?
Стефани выпрямилась. Глаза у нее заблестели.
— С миссис Тиркелл.
— А кто это, мадам?
— А-а… это одна женщина, с которой я когда-то была знакома. — Она сказала это беспечным тоном, но в глубине души разволновалась. Миссис Тиркелл. Наверное, она такая же экономка, как и мадам Бессе. Где это было? Не знаю, но пока это неважно, потому что я начинаю вспоминать. Я начинаю вспоминать.
— Непохоже на французскую фамилию, — с пренебрежением сказала мадам Бессе. Найдя перышко, она с силой выдернула его. — В наше время мясникам нельзя доверять.
Стефани внимательно наблюдала за ней.
— Я хочу научиться водить машину, — произнесла она.
Мадам Бессе подняла голову.
— Слушаю, мадам.
