Мэтт Пенья - 12 историй о настоящей любви (сборник)
Лампочки гирлянд окрашивали его лицо то в синий, то в белый цвет.
– Что это?
– Печенье. Веганские имбирные леди. Это все, что у нас есть, но они очень вкусные, честно. Ты даже не почувствуешь, что в них нет масла.
– Имбирные леди?
Мериголд пожала плечами.
– Мою маму мужчины сейчас не очень интересуют.
– Ясное дело, – отозвался Норт. – Последний был так себе.
– Хуже некуда.
– А… как ты к ним относишься? – спросил он осторожно. – Нормально?
Она удивилась тому, насколько правда – простая, очевидная правда – может быть болезненной, если произнести ее вслух.
– Бывало и лучше, – наконец призналась она.
Норт внимательно смотрел на нее. Отблески огоньков мерцали в его теплых карих глазах.
– Мне жаль, Мериголд.
Ее сердце забилось сильнее.
Норт взял тарелку.
– Можно… можно я тебе как-нибудь позвоню? Я имею в виду, если тебя все еще интересует озвучка, я с радостью помогу. Я бы мог забежать после смены. Мне все равно нужно будет его вернуть.
Он приподнял блюдо неожиданным для него неуклюжим жестом.
Он ведь мог подойти и поцеловать ее. Он что? Проявляет уважение? Почему ей хочется раствориться в нем? Или чтобы он растворился в ней? Выхватив у него блюдо и отставив его в сторону, Мериголд дотронулась до его щек. И притянула к себе.
И поцеловала.
И он поцеловал ее в ответ.
Их губы раскрылись; его вкус был чистым, здоровым и совершенно новым для нее. Он притянул ее ближе. Ее пальцы скользнули вниз по его затылку. Вниз, к его груди. Он поднял ее, а она обхватила ногами его за талию, и это казалось самым естественным в мире. Будто бы они заново открыли нечто важное, что утратили когда-то, не помня об этой потери. Поцелуй стал глубже. Так они целовались несколько минут, сплетаясь телами.
Когда она наконец соскользнула обратно вниз, у них обоих тряслись коленки.
– Я хотел сделать это весь вечер, – признался Норт.
Его голос над самым ее ухом отдавался в глубине тела. Он заполнял ее всю.
– Я хотела сделать это весь месяц.
– Я хочу делать это весь остаток месяца, – Норт поцеловал ее под носом, потом в подбородок. – И после.
– И после, – согласилась Мериголд.
И их губы снова сомкнулись.
– Ладно, ладно, – рассмеялась Мериголд минуту спустя. – Теперь тебе точно пора.
И они поцеловались снова.
– А-а-а-а, – закричал он, отрываясь от ее губ. – Все! Ухожу!
Волосы Норта были дико взъерошены. Коса Мериголд наполовину расплелась. Они снова рассмеялись. У обоих закружилась голова. Им открылось чудо и радость новых отношений.
Мериголд бросила ему рубашку.
– Не забудь.
Он накинул ее поверх футболки.
– Как ты думаешь, что скажет твоя мама, когда увидит все это?
– Честно? – Мериголд покачала головой, закрепляя волосы заколками. – Она будет в бешенстве. Но потом… Думаю, потом она будет рада. Возможно, даже счастлива.
– Я надеюсь.
– Вот, вбей сюда свой номер.
Мериголд вытащила телефон из кармана и бросила его Норту. Он сделал то же самое, и они добавили друг друга в записную книжку.
– Напиши мне, когда доберешься до дома, хорошо? Чтобы я знала, что с тобой все в порядке.
Норт улыбнулся.
– Напишу.
Они снова поцеловались у входной двери.
– Завтра вечером я работаю, – сказал Норт в перерывах между поцелуями.
– И слава богу!
– Знаю. Никогда еще так не радовался тому, что работаю на родителей.
Они рассмеялись.
– До завтра, Мериголд Мун.
И напоследок Норт поцеловал ее еще раз.
Мериголд выглядывала на улицу сквозь морозные узоры, которые разрастались и сверкали на стеклянной двери балкона. Она смотрела, как Норт идет к машине. Издалека его фигура казалась идеальной, и Мериголд до боли захотелось обнять его. Садясь в грузовик, он поднял голову и посмотрел на ее окно.
Улыбнулся, увидев ее силуэт, и помахал.
Сердце Мериголд подпрыгнуло, и она помахала в ответ. Она смотрела вслед грузовику, пока тот не скрылся из виду. Огни в елочной лавке погасли, фонари не горели. В тусклом свете ближайшего магазинчика Мериголд увидела, что ели стоят, припорошенные снегом. Снаружи было холодно, пусто и темно.
Вдруг в замке повернулся ключ.
Мериголд обернулась. В квартире было тепло, уютно и светло. Норт был ей нужен, чтобы сделать маме подарок. А вышло гораздо лучше – красивая квартира и прекрасное дерево.
Ручка двери повернулась.
– Мам, – произнесла Мериголд, – добро пожаловать домой.
Дэвид Левитан
Твой временный Санта
Когда друг просит тебя побыть Санта-Клаусом, сразу чувствуешь себя толстым.
– Но я же еврей, – протестовал я. – Ладно бы ты попросил меня побыть Иисусом – он из моего народа и хорошо выглядел в набедренной повязке. К тому же Санта непременно должен быть веселым, а от Иисуса на Рождество требуется только одно – родиться.
– Я серьезно, – сказал Коннор. Не так часто он бывает серьезным, чтобы я мог просто от него отмахнуться. – Возможно, это последнее Рождество, когда Райли все еще верит в Санту. Меня она сразу узнает. Так что Сантой можешь быть только ты. Больше у меня никого нет.
– А как насчет Ланы? – спросил я, имея в виду старшую из его младших сестер.
Он покачал головой.
– Без вариантов. Ну просто никак.
И неудивительно. От Ланы скорее дождешься издевки, чем подарка. Ей всего двенадцать, а я уже ее боюсь.
– Ну, пожа-а-алуйста, – принялся канючить Коннор. Я ушам своим не поверил: можно подумать, я быстрее соглашусь выставить себя дураком, если он сам будет валять дурака.
– Костюм даже подгонять не придется! – заверил он. Этого-то я и боялся.
Канун Рождества для меня – это традиционные семейные споры о том, какие фильмы смотреть на следующий день. (Выборы Папы Римского – ерунда по сравнению с нашими баталиями.) Покончив с этим, мы расходимся по разным углам, и каждый занимается своим делом. И хотя моя семья не религиозна, я все равно не мог допустить, чтобы они увидели, как я покидаю дом в костюме Санты. Поэтому незадолго до полуночи я тайком выскользнул на улицу и попытался переодеться на заднем сиденье своей машины. Это двухдверная Honda Accord, и от меня потребовалась изрядная сноровка. Случайный прохожий, заглянув в окно, подумал бы, что я либо душу Санту, либо занимаюсь чем-то еще. Штаны Санты не налезали на джинсы, и мне пришлось раздеться до трусов, чтобы ниже пояса тоже стать Сантой. Я думал, костюм будет сидеть, как пижама, но ощущения были такие, будто я замотался в старые шторы.
