Заклятый друг (СИ) - Джойс Нэн
Трогает собственное лицо как маску.
Находит у себя на пальце обручальное кольцо.
Даша гладит его как дорогую сердцу вещицу, с которой придётся расстаться.
Резко поворачивается ко мне.
Смотрит.
Только моё лицо не выражает ничего. Я устал. Я больше не могу.
Маленьким торнадо проносится мимо.
Мне приходится встать и развернуться, чтобы видеть свою жену.
Даша подошла к окну.
Распахивает шторы.
Почти облысевший к середине октября клён за соседским участком приводит её в ужас.
Отшатывается.
Она не верит, трогает стекло, открывает окно.
Осень пахнет так, что обмануться невозможно.
Оборачивается. Смотрит через плечо. С таким отчаянием, что у меня сердце сжимается.
— Прошёл год, Даша. Год и полтора месяца с того дня, который ты помнишь последним.
52. Макс
Обычно я подхожу и помогаю ей опуститься в кресло. Знаю, что ноги у неё сейчас задеревенели.
Но сегодня я просто встаю напротив. И протягиваю ей ладонь:
— Пойдём, я кое-что тебе покажу.
И не дожидаясь, пока она поборет оцепенение, сам беру её за руку и веду за собой.
— Этого не может быть, — её шёпот за моей спиной. — Не может быть.
Я вывожу её на улицу через заднюю дверь. Не хочу, чтобы она видела детскую коляску. Про самое главное я расскажу ей позже.
— Подожди здесь, хорошо? — оставляю её на пороге.
Когда возвращаюсь, Даша босая сидит на корточках перед вольером Крона. И гладит довольную собаку через сетку.
— Он не должен жить взаперти, — поднимает на меня обиженные глаза.
Я сажусь рядом, кладу её руку на дверь вольера. Та легко открывается в нашу сторону.
— Он сам уходит сюда. Умеет открывать его лапой, когда хочет войти. Цепляется когтями за сетку и тянет на себя. А когда хочет выйти, толкает дверь носом. Вот, надень.
— Это странно, когда зверь сам загоняет себя в клетку.
Даша обувается в кроссовки, накидывает и подпоясывает пальто.
— Совсем не сочетается, — горько усмехнулась.
— В последнее время ты любила носить туфли на каблуках.
— Ты ври, да не завирайся. И если серьёзно, что произошло? Я себя прекрасно чувствую. Люди, которые теряют память, разве могут себя хорошо чувствовать? И почему я не в больнице? Почему я в твоём доме? Это же ваш с Мариной дом. И где Серёжа? Где Марина? Я же не могла забыть целый год, Макс? Что-то случилось на свадьбе? …что это? — она вдруг протягивает руку к моей голове, и так нежно проводит кончиками пальцев по виску, что я зажмуриваюсь от щекотки. — Ты видел, что у тебя появились седые волосы?
— Пойдём, — отнимаю её руку от своей головы и тяну за собой.
— Ты мне хоть на один вопрос ответишь? А кольцо у меня на пальце, обручальное. Камни на бриллианты похоже, что за хрень? Я бы такое не надела. Мы с Серёжей расписались? Где он?
…завтра она всё равно ничего не вспомнит…
Каждое утро она просыпается и думает, что сегодня день моей свадьбы с Мариной. Это длится целый месяц. Месяц ада.
И каждое утро мы начинаем сначала.
Я больше не хочу говорить правду.
Снова и снова этой правдой причинять ей боль.
Объяснять, что я сделал. И тупо молчать на её вопрос — почему я так поступил?
Больше не хочу рассказывать, зачем мы расписались. К тому же она не верит, что вышла бы за меня замуж после всего произошедшего.
Я никогда не очерняю Серёжу в её глазах. Нет.
Не упоминаю, что в тот злополучный вечер, когда я совершил самый мерзкий поступок в своей жизни, я узнал про Марину и моего отца.
И что седые волосы у меня появились после того, что случилось в оранжерее у Полины — потому что я мог потерять Соболеву навсегда. И как я этого боялся. И боюсь до сих пор.
Каждый раз я говорю ей, что в Ваньке она души не чает, и так было всегда. Ну…потому что это не ложь.
И я стараюсь преподнести всю историю как можно мягче. Но…разве это возможно — смягчитьтакуюправду?
— Так где Серёжа? — она вдруг вырывается и останавливается. — Где?
Завтра она всё равно ничего не вспомнит.
— Ты бросила его.
— Что? Почему?
— Потому что я попросил тебя остаться.
Подхожу к ней, беру её руки в свои, подношу к губам, целую её маленькие пальчики.
— Потому что я тебя люблю, Соболева. Я попросил тебя остаться и быть моей женой. А ты согласилась.
53. Макс
— Представляю, в какой ярости была Катя.
Первая фраза, которую она сказала после тридцати минут молчания.
— Она пришла на нашу свадьбу?
— Нет. Мы не устраивали пышного торжества. Ты сказала, что нужна только официальная часть.
— Значит, я обошлась тебе не так дорого, как Марина.
Её злой тон меня настолько шокирует, что на несколько секунд я забываю о безопасности и смотрю на Соболеву, а не на дорогу.
— А медовый месяц? Его я тоже не просила?
Мне вдруг вспоминаются обрывочные знания о том, как физические повреждения мозга меняют человека навсегда. Особенно часто это упоминалось в связи с агрессией и жестокостью.
Но у Даши нет никаких повреждений.
Удар, который ей нанесла Полина, пришёлся на височную часть. Была потеря сознания, сотрясение мозга, шок.
Врачи разводят руками и говорят, что потеря памяти — из-за стресса.
Согласно истории событий, восстановленной полицейскими, Полина собиралась натравить на Соболеву свою бойцовую собаку.
По-видимому, пёс ослушался. Потому что, по словам полицейских, когда Даша пришла в себя в оранжерее, она повторяла: «Он не кинулся на меня. Она ему приказала, а он на меня не кинулся».
Если бы не звонок Лены — мы бы опоздали. Полина добила бы Дашу. Когда полицейские оказались в оранжерее, вид огнестрельного оружия не напугал мою заместительницу. Она натравила собаку на них и намеревалась забить Дашу до смерти.
В нашей истории люди оказались страшнее животных: я, Полина, Катя, Марина и мой отец.
— Ты пообещала мне, что мы устроим медовый месяц, если не разведёмся в течение года, — вру я.
— Вот как? А первую брачную ночь я тоже предложила отложить?
Я старался аккуратно войти в поворот на «пьяной дороге», но нас слегка качнуло, и Даша тревожно ухватилась за край дверного кармана.
— Мы попали в аварию? Как я потеряла память?
— У меня к тебе предложение. Давай сегодня об этом не будем говорить. Завтра ты всё равно забудешь. Я устал возвращаться к этой неприятной теме каждый день в течение месяца.
— Что ты имеешь в виду? Что значит — завтра забуду?
— Ты просыпаешься, и не помнишь ничего из того, что было вчера. Я рассказываю тебе всё заново. А ночью ты ложишься спать, и на утро снова ничего не помнишь.
— Как удобно. Ты можешь не придумывать новые шутки, а рассказывать одну и ту же каждый день. А я всё равно буду смеяться. Впрочем, с фантазией у тебя проблем никогда не было. Серьёзно? Это длится уже месяц? И завтра…я опять проснусь и ничего не вспомню?
— Скорее всего. Но врачи говорят, что это пройдёт.
— Когда?
— Не знаю.
— Как я могу забыть, что ты теперь мой муж? Это не зонтик потерять… — Даша опускает голову, трёт лоб.
Притормаживаю у обочины.
— Ты в порядке? Болит?
— Был дождь, и мы попали в аварию, так?
Ну какая разница?
Киваю.
— С нами ещё кто-то был. Девушка со светлыми волосами.
— Нет. Только ты и я.
— Что произошло?
— Мы ехали домой. Я был за рулём. Темно. Мокрая дорога. Не справился с управлением. Вылетели в кювет. Но я не пострадал. Пострадала ты.
— Ты же всегда аккуратно водил. И не смотри так на меня! Не надо чувствовать себя виноватым.
— Это последнее, что должно тебя беспокоить — моё чувство вины.
— Я вчера это тоже вспомнила?
— Нет. Обычно тебе каждый раз приходится верить мне на слово.
— Я вообще ничего не вспоминаю из того, что ты рассказал мне? Из того, что произошло за целый год?
— Да. Но видишь, сегодня появился прогресс. Ты вспомнила про аварию. Я думаю, скоро всё восстановится, ведь никаких органических нарушений нет. Просто память не может выдать тебе сразу такой огромный период. Многое изменилось. Это что-то вроде психологического блока. Всё будет нормально. Нужно просто подождать.