После развода. Новая семья предателя (СИ) - Арская Арина

Я рядом.

Мама рядом.

Прикрываю глаза, из которых льются потоком слезы, и продолжаю тихонечко тянуть колыбельную, в которой зайчик видит волшебные сны.

— Мам, — сипит Алинка, и я слышу в её шёпоте дрожь слез, — мам...

Пауза. И тихий вопрос, в котором ярко горит детская надежда:

— Мам, ты останешься с нами?

Глава 60. Останься

Странно, но именно сейчас я чувствую себя настоящей матерью. Будто до этого момента, пока я не села в кресло с Ивой на руках, я была мамой лишь на словах.

Да, я родила двух дочерей, я их люблю, но не было в моей груди вот этого самоощущения безграничной материнской любви, которая сейчас затопила меня, кажется, до самого горла. И её хватит на всех.

На Варю, на Алинку и на упрямую Иву, которая выжила после жестоких фокусов биологической матери.

Ива сквозь сон вновь причмокивает, и я, кажется, сейчас задохнусь от нежности и от желания расцеловать её моську в красных пятнах аллергии.

Ива хмурится и расслабляется в моих руках, нырнув в глубокий сон. Она уходит в свои размытые грезы и оставляет меня со старшими сестрами.

— Мам, — Варя прижимается к моему бедру горячим лбом, несколько секунд молчит, а затем едва слышным, дрожащим шёпотом говорит. — Я тебя очень люблю. Прости меня, пожалуйста, что я... Что я была злой с тобой, что я кричала на тебя…

Замолкает на секунду, чтобы перевести дыхание.

— Мне было просто страшно, — её голос начинает похрипывать от подступающих слёз. — Очень страшно.

— А теперь? — спрашиваю я, и слезы накатываются до линии челюсти. — Сейчас тебе страшно?

— Нет, — отвечает Варя, — сейчас мне не страшно. Сейчас мне грустно, что я… столько наговорила…

Она вновь кладёт голову на бедро и обнимает слабыми руками под коленями. Наши вдохи и выдохи срастаются в одно тихое дыхание.

Я — мама.

Вновь тихо поскрипывает дверь. Пара шагов, а затем воцаряется тишина.

Перед нами замирает тёмный и мрачный силуэт Романа, как тень одинокого чудовища. Он не двигается несколько минут, смотрит на нас.

Через минут тишины, медленно, с трудом передвигая ноги, подходит и опускается передо мной на колени.

Варя и Алина настороженно отстраняются от меня.

Роман с надрывным и хриплым выдохом утыкается лицом мне в колени.

Девочки молчат. Ива спит, а у меня с подбородка капает слеза на розовый бодик Ивы, прямо в область сердечка.

Да, сейчас не страшно, но дико больно, будто сердце и лёгкие проткнули десятками спиц, а после раскалили их докрасна. Дышать тяжело.

Но я всё же делаю судорожный вдох через рот и, закрывая глаза, выпускаю из себя новые ручьи слез.

Для кого-то мы обязательно будем больными, но такие уж мы есть, и такими мы останемся. Если разойдёмся в разные стороны, то этот болезненный надрыв так и останется в душе каждого из нас. Эти глубокие раны не заштопать порознь, потому что те иглы, которые не сломаются лишь у нас с Ромой в руках.

Мы не станем холодными и равнодушными бывшими мужем и женой друг для друга. Мы можем, конечно, сыграть новые роли, в которых, наверное, даже преуспеем, но под масками будет много крови и тоски.

— Прости, прости, — хрипит Роман, будто на грани скорой смерти, и сжимает мои голени. — Прости… Простите меня, девочки.

Варя и Алина стискивают подол моей юбки и не дышат, вслушиваясь в каждое глухое и тихое слово Романа, который делает глубокий и прерывистый выдох и опять шепчет:

— Простите...

Кожу на щеках щиплет.

— Я поступил, как мразь, — его дыхание обжигает мои колени. — Как последняя мразь.

Опять пауза, и его плечи вздрагивают.

— Я не хочу вас терять, никого из вас, девочки. Простите, простите меня…

Я чувствую, как ткань моей юбки намокает от его слез. На моих руках сквозь сон зевает, хмурится и вновь расслабляет личико с закрытыми глазками Ива.

— Простите, — повторяет Роман и вслепую ищет руки Алины и Вари, а когда находит, то крепко-крепко сжимает, будто удерживает на краю пропасти. — Я не хочу вас терять.

Девочки всхлипывают.

Я никогда не видела ни одной слезинки Романа. Всегда серьезный, собранный и строгий. ни тени слабости, ни искорки слез, но сейчас моя кожа плавится от его соли из глаз.

Он отрывает лицо от моих колен и поднимает на меня глаза.

Роман — тот мужчина, который бы даже при угрозе смерти не позволил увидеть женщине своё лицо в слезах, а мне раскрылся со стороны мужской слабости и страха остаться без любимой женщины.

— У нас есть... у нас ведь есть шанс, Лера? — тихо проговаривает он, не отводя от меня взгляда. — Скажи, что есть. Скажи...

Я ведь сама пришла к нему, чтобы понять, есть ли у нас шанс.

Есть, но от каждого из нас потребуется та сила, которая есть лишь в упрямых любящих сердцах.

— Я не смогу тебя отпустить, — шепчет он, всматриваясь в мои глаза с отчаянной угрозой. — Не отпущу, Лера. Не смогу.

А я сама вряд ли смогу уйти и оставить Иву в кроватке без моего присмотра.

Не смогу. Сердце, вопреки логике и нехорошим мыслям, которые жрали меня все это время, раскрылось для крошечки в красных пятнах аллергии, и теперь ждёт её криков по ночам, на которые я проснусь и пойду, как на зов родной души.

— Я не смогу без тебя… без вас, — продолжает надломленным голосом Роман, стискивая ладони Алины и Вари, которые льют слезы и беззвучно вздрагивают под новыми витками рыданий. — Я уничтожил нашу семью. Раздавил, растоптал…

Глаза Романа блестят, как в горячей лихорадке.

— Но я не смогу без этой семьи. Не смогу, Лера… Не оставляй меня…

— Та семья, — я наконец подаю голос, — осталась в прошлом, Рома.

Он бледнеет.

— В прошлом, — повторяю я. — И если нам строить семью, то уже другую. Новую семью.

— И в этой семье, Рома, — мой голос всё же вздрагивает горькими слезами, — не должно быть места тайнам, недомолвкам.

Я делаю паузу и на выдохе продолжаю:

— В ней должна быть та любовь, которой, увы, у нас до сих пор не было. Мы любили лишь маски друг друга… Я не та, которой ты меня знал, а ты не тот, которым был… Мы жили в спектакле… Та Лера, которую ты знал все эти годы брака, не пришла бы, Рома, — слабо улыбаюсь, — но я сижу тут. И… не хочу, чтобы со мной был рядом старый Роман… Мне нужен настоящий Роман, который не прячется под иллюзией хорошего мужа. Это была не забота, Рома, а трусость.

Закрывает глаза.

— И твоя трусость привела к тому, чему привела, — я не моргаю, и лицо Романа расплывается за пеленой слез, — и есть ли у тебя сейчас смелость, чтобы принять второй шанс, м?

Можно простить и уйти, оставив позади себя руины прошлого, но можно бок о бок вновь построить очаг, камешек за камешком, а из пепла прошлого нам придётся замесить бетон, который скрепит основание.

— Останься, — Роман не отрывает от меня лихорадочного взгляда. — Останься. Прошу, останься. И я докажу тебе, что у меня есть силы вновь сделать тебя счастливой.

По его телу прокатывается сильная дрожь:

— Вас сделать счастливыми, девочки мои... Я буду за вас бороться, а без вас я... я... погибну.

А есть ли у меня смелость поверить Роману?

Есть ли у меня смелость теперь жить другой собой? Но ведь и прежней Лерой я теперь не буду. Наивная и по-девичьи глупая женщина я осталась в прошлом.

Я теперь знаю цену предательству, любви, одиночеству и прощению. Она велика.

— Лера… — Роман прижимается к правой коленке горячей щекой и выдыхает как в полубреду, — моя Лера…

Глава 61. Потерять весь мир

В доме у Ромы просторная светлая кухня из белого дерева и молочного мрамора.. Окна выходят в сад.

Весной и летом, наверное, в саду будет красиву.

Подношу стакан с водой к губам, глядя на голые кусты у дорожки, выложенной круглым камнями и гадаю, что что это.

Наверное черная смородина.

— Лера…

Я уже не вздрагиваю от голоса Романа. Последние глотки воды, и я отставляю стакан.