После развода. Новая семья предателя (СИ) - Арская Арина

Выдерживает небольшую паузу, за которую я успеваю вспотеть под новой вспышкой жара и желания заключить бывшую жену в крепкие объятия, и продолжает:

— Ты не должен мне мешать и не задавай вопросов, Рома, — нервно приглаживает полы пальто на бедрах. — И никаких сейчас разговоров. Хорошо? Я тебя очень прошу…

Вновь замолкает, и тишина ощущается густой дымкой, которая невидимыми потоками огибает меня, возвращается к Лере и вновь мягким течение льется ко мне. Мы с ней связаны, и эта связь останется на все годы, что у нас есть.

Нам ее не разорвать, не разрезать, не истончить.

Я принимаю просьбу Леры не говорить лишних слов, которые сейчас могут либо спугнуть, либо спровоцировать истерику.

Медленно киваю и бесшумно шагаю к дверям гостиной, сдерживая в себе из последних сил порыв кинуться к Лере и склонить ее к отчаянной близости, которая позволила бы мне вновь почувствовать себя живым на недолгое время.

Распахиваю двери и иду к лестнице. Лера следует за мной молчаливой тенью.

Мы проходим мимо Василия, который застывает статуей у в углу холла, что утопает в рассветно серости, и провожает нас круглыми глазами.

Тоже молчит и не дышит, задержав воздух в легких, будто боится, что его выдох прогонит раннюю гостью.

Четвертая ступень лестницы скрипит под моей стопой, и я оглядываюсь, чтобы удостовериться, что Лера все еще позади меня.

Она поднимает взор, несколько секунд мы смотрим друг на друга и продолжаем путь также без слов, в полутьме.

Останавливаюсь, когда в коридоре Лера касается моей руки и шепчет:

— Какая дверь?

Я словно пьяный гляжу на нее.

Моя Лера рядом.

Пришла, и она реальна. Я чувствую ее теплые пальцы на предплечье.

— Какая дверь, Рома? — надтреснутым голосом повторяет она. — Скажи, а дальше я сама.

Я оборачиваюсь.

— Ива, — поясняет она свои слова со слабой улыбкой. — Я должна быть одна с ней, а ты спустишься в гостиную и будешь ждать.

Кроме печали, в ее глазах много решительности, и она удивляет меня.

Я раньше не видел свою жену такой.

Я чувствую в ней ту самую уверенность, с которой люди заходят в горящие дома, чтобы спасти детей, или прыгают в воду, чтобы вытащить утопающего на берег.

— Третья дверь справа, — отвечаю я, и сердце бьется о ребра живым камнем.

Затем я торопливо шагаю к лестнице, у которой оглядываюсь. Лера стоит у двери, за которой спит Ива, и крепко сжимает бронзовую ручку с опущенными вниз глазами.

Вдох и выдох, и она медленно давит на ручку. Открывает дверь. Кинув на меня беглый взгляд, в котором я читаю какую-то черную обреченность, заходит в детскую.

Дверь за ней бесшумно закрывается, а меня ведет в сторону. Хватаюсь за перила.

В груди давит. Нет, я не могу спуститься в гостиную. Я хочу быть рядом.

Я сажусь на ступени. Обхватываю голову руками и жду от бывшей жены жестокого приговора.

Глава 59. Ты останешься?

Два шага в полутьме к детской кроватке по мягкому белому ковру с густым ворсом, который приятно пружинит под стопами. Замираю. За деревянной решёткой, покрашенной в белый цвет, вижу очертания спящей Ивы.

Белое боди, носочки на ножках и розовая шапочка на голове.

Делаю глубокий выдох, сглатываю и вытираю вспотевшие руки о полы пальто, которое я затем бесшумно снимаю. Нельзя подходить к недоношенному слабому ребёнку в верхней одежде, ведь я могла притащить с собой заразу.

Кидаю пальто на пуфик у стены, а руки вновь вспотели.

От страха и паники мне жарко.

Знала бы эта маленькая девочка в детской кроватке под мобилем со смешными бегемотиками, жирафиками и львятами, что она ввергает взрослую тётку в дикий трепет и ужас, которым та сейчас буквально захлёбывается.

Ещё пара бесшумных шагов. В груди нарастает желание немедленно сбежать, но усилием воли заставляю себя остановиться и сделать новый вдох.

Нет, я не сбегу. Я приехала и посмотрю на Иву.

Хватит быть слабой испуганной женщиной.

Если останусь ею, то мне не найти гармонии ни с Ромой, ни в одиночестве, ни с другим мужчиной.

Ива сонно покряхтывает в люльке, и я закусываю губы до боли, крепко зажмурившись, и сжимаю ладони в кулаки. У меня сейчас сердце разойдётся под громкими ударами на части, а после я, наверное, рухну без чувств на мягкий ковёр.

Вдох и выдох.

Мысленно уговариваю себя, что я взрослая тётка, и мне не стоит бояться маленькой Ивы. Она ведь не выскочит на меня из кроватки и не откусит нос.

И даже не засмеётся мне в лицо, потому что не тот возраст, который позволил бы ей насмехаться над женщиной, которая уже минуту глубоко вдыхает и выдыхает.

Я смогу, я должна. Это излечит мою раненую душу.

Взгляд на Иву либо подарит мне любовь, с которой у меня будет шанс спасти осколки наших отношений с Ромой, либо освобождение, а оно поможет принять в своей душе женский эгоизм, что сейчас вопит о том, что чужой ребёнок станет для меня бременем.

Новый выдох и быстрые шаги на цыпочках к кровати. Вцепившись в бортик, стою ещё несколько минут с сомкнутыми веками и вслушиваюсь в тихое сопение Ивы. Медленно приоткрываю глаза, опускаю взгляд и задерживаю дыхание.

Какая она маленькая. Какие у неё крошечные ручки и малипусенькие пальчики.

Даже в полутьме вижу, что её щёчки покрыты красными пятнами сыпи. Маленький пухлый ротик приоткрыт. На голове шапочка сползла на бок.

У неё дёргается правая ручка, и я чуть не подпрыгиваю к потолку, но меня спасает бортик кровати, который стискиваю до скрипа в суставах.

Она будто чувствует мой взгляд и открывает глаза.

В этот момент у меня сжимается сердце, и останавливается время. Она смотрит на меня, а я на неё.

И нет, я не вижу в ней Наташу. Я даже не вижу в ней Рому.

Я вижу милую крошечку, которая удивлённо покряхтывает и тянет ручки ко рту, настороженно скосив на меня взгляд.

По щекам катятся крупные горячие слезы, потому что я хочу взять Иву на руки.

Взять на руки и прижать к своей груди. Как однажды я сделала это с Варей, а вот с Алинкой я это чувство потеряла за тоской, из-за страха перед будущим, в котором я была недоженщиной..

— Привет, — шепчу я, и мои пальцы ослабляют хватку. — А чего ты не спишь?

Мои руки сами тянутся к Иве, будто обрели свою волю, аккуратно поднимают её с матрасика, а после прижимают к груди. Ива обеспокоенно и тихо агукает. И правда не плачет и не кричит.

Прохожу к креслу-качалке у окна. Медленно опускаюсь в него. За шторами с принтом желтых звездочек рассвет набирает силу и власть.

Я наблюдаю за собой, будто со стороны. Я разделилась сейчас надвое. Одна я с тихим мычанием укачивает крошечную Иву, заглядывая в её маленькое красное лицо, а вторая я за этим наблюдает.

Наблюдает без злости и без ревности. Вторая я улыбается, потому что в нашей груди разливается вязкое и густое тепло, которое соединяет меня и маленькую Иву в одно целое.

Я не смогу её оставить. Ей нужна мама. Мама, которая будет петь под её удивлённые покряхтывания тихую колыбельную, и она мягкой вибрацией согреет её маленькое тело.

Когда Ива закрывает глаза, я понимаю, что боялась ни злости, ни ненависти, ни гнева, ни обиды, а любви, которая не позволит мне оставить эту девочку.

Не позволит больше жить так, как я жила прежде.

Ива обожгла мою душу, но обожгла она её лучом солнечного света, и я хочу чтобы этот солнечный свет не только обжигал, но и согрел меня.

— Спи, зайчонок, спи, — мурлыкаю я под нос, рассматривая крохотный носик, аккуратный подбородок, красные щёчки и небольшие ушки, которые выглядывают из-под края шапочки. — Спи, засыпай.

Едва слышно скрипят дверные петли, и я поднимаю взгляд. В комнату заглядывает молчаливая бледная Варя. Юркает внутрь, а за ней появляется и Алина. На цыпочках они подходят ко мне и опускаются на ковёр у моих ног с двух сторон. Кладут головы мне на колени и с облегчением выдыхают.