С тобой навеки (ЛП) - Лиезе Хлоя

Руни надувается.

— К тому времени ты можешь её полюбить. К тому времени она может стать лучшими друзьями с Гарри…

— К тому времени она могла бы обрести дом, — перебиваю я. — С Паркером и Беннетом, потому что Скайлер выпрашивала у них котёнка.

Она загорается.

— Правда?

Я тяжело вздыхает.

— Сначала надо будет сводить её к ветеринару. Приучить к лотку.

— Это я могу, — говорит Руни. — Я буду ответственной за неё. Ты спросишь у Паркера и Беннета, захотят ли они взять её себе после того, как… — она медлит и хмурится, гладя котёнка. — После того, как я уеду?

Уедет.

Раньше я считал дни до её отъезда, потому что хотел лишь пережить это время. Держать голову опущенной, держать рот на замке, держаться на расстоянии. Но теперь я капитулирую. Я хочу целовать её, когда мне хочется — когда ей хочется — прикасаться к ней, узнать её хоть немножко.

А потом отпустить её.

Потому что такой яркий как солнышко и общительный человек никогда не захочет вечность с тихим, замкнутым ворчуном вроде меня, но может, она захочет меня хоть на какое-то время. Достаточно надолго, чтобы насладиться тем, что я могу ей дать — всем, что она нуждается в своём недолгом побеге от внешнего мира.

А потом она вернётся к реальности прежде, чем я не оправдаю ожидания. Прежде, чем я окажусь слишком тихим и недостаточно выразительным. Прежде, чем я слишком увлекусь написанием картин, отчего она почувствует себя брошенной. Прежде, чем я сделаюсь настолько отшельником, что буду раздражать её, когда она захочет выйти в свет. Прежде чем нам обоим придётся испытать болезненную правду: я не тот, кого она захочет навеки.

Я наблюдаю за Руни, пока она сюсюкается с кошечкой, улыбаясь до счастливых морщинок в уголках глаз.

— Я спрошу у них, — говорю я ей. — Насчёт кошки.

Руни поднимает взгляд и одаривает меня улыбкой столь же ослепительной, как сам рассвет.

— Спасибо, Аксель, — снова посмотрев на спящее существо на своих коленях, она проводит пальцем по мягкой, пушистой серой шёрстке на голове котёнка. — Я не могу придумать ни одной клички, которая подходила бы ей. Как нам её назвать?

Нам. Снова это слово. Я бессовестно упиваюсь им.

— Скугга, — говорю я ей.

Она косится в мою сторону.

— Скугга? Это что-то шведское?

Я киваю.

— Это значит «тень», — просунув палец под крохотную лапку котенка, я чувствую крохотные, бархатистые розовые подушечки. — У меня такое предчувствие, что она будет всюду следовать за тобой. Она будет твоей тенью.

— Скугга, — Руни улыбается. — Мне нравится.

— Скайлер наверняка её переименует. Но пока что Скугга ей подходит.

Она смеётся.

— Если Скайлер узнает, что кличку придумал ты, она её полюбит. Она с ума по тебе сходит. Она сказала мне, что ты её любимый дядя.

Удивление и чувство привязанности расцветают в моей груди.

— У Паркера ещё больше братьев и сестёр, чем у меня. Сомневаюсь, что она всерьёз.

— Она так сказала, — шепчет Руни, после чего целует котёнка в макушку. — Ты не слышал, как она каждый вечер говорит о тебе за ужином. Поскольку ты почти не присутствуешь на ужине.

Я заслуживаю этот укол за мои вечерние уклонения. С другой стороны, я думал, что она из чистой вежливости настаивала, чтоб я ел с ней в хижине, а не в одиночестве. Что, если она действительно хотела провести время со мной?

Нет. Нет, не в этом дело. Даже если так, наверняка проблема в том, что Руни представляет собой угрозу на кухне, а я нет, и она знала, что я могу приготовить неплохую пищу. А может, она, как и я, терзается из-за это наэлектризованности между нами, и ужин стал бы прелюдией перед тем, как вывести это из наших организмов.

На этой мысли я одержимо зациклился после её отъезда. Что, если бы мы сделали это всего один раз, не остановились на поцелуях и прикосновениях, а сорвали бы друг с друга одежду и вытрахали это друг из друга, чтобы наконец-то успокоиться?

Прежде чем я успеваю развить мысль, живот Руни громко урчит.

— Проголодалась? — спрашиваю я.

Её щёки заливаются румянцем.

— Немножко.

— Пошли, — говорю я ей. — Давай исправим это.

***

Руни попросила что-нибудь «лёгкое», затем с новым румянцем на щеках объяснила, что это исключает насыщенные клетчаткой продукты вроде чечевицы и бобов, ингредиенты, которые я обычно использую для замены животного белка, который она тоже не ест.

Я иду по «Шепарду», добавляя еду в корзинку, в которой уже лежат кошачьи игрушки, кошачьи лакомства и всё, что мне нужно для супа с картофелем и луком-пореем. Я добавляю фунт местного бекона, шпинат и десяток яиц, чтобы приготовить тёплый салат со шпинатом для нас обоих, только без бекона для Руни. В последнее время я по утрам пробегал больше миль, чем обычно, пытаясь убежать от ноющей тоске по ней, и я умираю с голода. Одним супом с картофелем и пореем я не наемся.

Я пытаюсь пройти мимо сладостей, но не могу. Я знаю, как Руни их любит. Я сворачиваю в этот ряд, беру ещё одну пачку безглютеновой муки, какао и пакет белого сахара. Испеку брауни.

Сара наблюдает за мной поверх очков в проволочной оправе, притворяясь, будто читает книгу Беверли Дженкинс. Ту же самую книгу читал Вигго, пока был здесь.

— Вигго нанёс тебе визит? — спрашиваю я. Должно быть, это случилось в одну из его с Оливером вечерних вылазок за перекусами.

Она опускает книгу и лукаво улыбается мне, пока я выкладываю покупки на прилавок.

— Естественно. Как всегда, принёс мне новый любовный роман. А что насчёт тебя, Сердцеед? — спрашивает она, окинув взглядом мои продукты, и начинает пробивать их. — Опять покупаешь безглютеновую муку. И… хмм… ингредиенты для десерта.

Я стискиваю зубы.

— Почему бы тебе не взять бутылочку местного сухого Рислинга? Это в охлаждённых винах, — предлагает она. — Отлично пойдёт к супу из картофеля и порея. О, и красное для шоколадного десерта.

— В вине нет необходимости.

Ведь нет? Я просто готовлю ужин.

— Сам смотри, — говорит она, пробивая покупки. — Я всего лишь подмечаю, что подходящее вино создаст особенную атмосферу.

— Ладно!

Какие страдания мне приходится терпеть.

Я иду к полкам с винами, беру предложенные бутылки и со стуком ставлю их на прилавок.

— Теперь счастлива?

Её губы изгибаются в улыбке.

— Ты не меня хочешь сделать счастливой. А её.

Я застываю с бумажником в руке.

— Прошу прощения?

Сара хмуро смотрит на меня, заворачивая бутылки вина в переработанную бумагу, затем ставит их в мои холщовые сумки.

— Ты не помнишь?

— Не помню что?

— Ты был таким отвлечённым в тот вечер, когда пришёл неожиданно, но я думала, ты помнишь. Ты сказал, что женщина приехала в гости. Лучшая подруга Уиллы?

Моё сердце ухает в пятки. Сара и моя мать — близкие друзья. Они каждый день разговаривают по телефону. Как я это допустил? Такую ужасную оплошность? Чем я только думал?

— Сара, ты что-то говорила моей матери?

Она награждает меня чрезвычайно оскорблённым взглядом.

— За кого ты меня принимаешь? За сплетницу?

— Да.

— Справедливо, — признаёт она, складывая остатки моих покупок в сумки и принимая мою карточку. — Но даже я умею держать язык за зубами. Особенно зная то, какой ты скрытный. Я не сказала ни слова.

Меня охватывает облегчение.

— Спасибо. Но слушай, даже если ты когда-то обмолвишься — будь добра, не делай этого — всё не так, ясно? Она просто… Она не…

— Ага, — Сара отрывает чек от кассового аппарата и кладёт передо мной для подписи. — Всего лишь та, которую ты принимаешь в гостях уже несколько недель, из шкуры вон лезешь, чтобы готовить и печь для неё, и которая живет у тебя дома, если только мои птички, держащие меня в курсе происходящего, не ошибаются насчёт того, какую большую команду Паркер и Беннет пригнали в шалаш.

Мои глаза выпучиваются.

— Что за шпионскую сеть ты тут организовала?