Светлана Чистякова - Производные счастья
— Согласен. Можешь потом попинать меня за это.
— Обязательно!
— Какая прелесть, — кудахтал над аппаратом перфузиолог. — Север, я твой должник по гроб жизни! И как ты только умудрился Грабишевского на селл-сейвер раскрутить?
— Это да, — вставил Лисовицкий, — если бы не он, Еву ожидала бы операция с кровезаменителями и возможный анафилактический шок.
— Вот и учитесь, пока я жив. Артурчик, конечно, та ещё сволочь, но дочку любит. — буркнул Северинцев. — Тош, не зажимай тут, давай кисетный шовчик.
— А теперь все заткнулись, — непререкаемым голосом сказал Северинцев. — Вить, ты готов?
— О да…
— Тогда поехали.
В операционной стало тихо.
…Операция шла четвёртый час и уже подходила к завершению. Всё было нормально, Северинцев по — прежнему оставался спокойным и собранным, молча колдуя над детским сердечком. Лишь однажды, вкладывая ему в руку заряженный нитью иглодержатель, Нара почувствовала, как она дрогнула…
… - Нагреваем… Стоп! Крупноволновая фибрилляция!
— Давление падает! — заволновался Логинов, — частота сердечных сокращений тридцать… двадцать восемь… двадцать два… — Женя, твою мать!
— Пускаю вазопрессоры… Увеличиваю…
— Падает, бл…, снова падает!
В тишине тревожно попискивали мониторы.
— Пульса нет, — сообщил анестезиолог, выглянув из-за экрана. Его лицо было серым. — Тонов нет.
— Дефибриллятор! — резко приказал Северинцев. — Десять джоулей. Быстрее!
Подкатили тележку.
— Многовато будет, — попытался возразить Антон. — Она весит тридцать…
— Десять джоулей! — рявкнул тот.
Заряжающийся дефибриллятор издал воющий звук.
— Все назад… Руки убрать! Разряд!
Тело под простынями судорожно дернулось.
Нару затрясло: она увидела, как Северинцев на мгновение приложил маленькие электроды к открытому трепещущему сердцу.
Все вновь сомкнулись над столом.
— Полный п…..ц, бл…!
— Адреналин! Еще! Готовьте кордарон.
— Ни хрена! Витя, что там с интубацией?
— Оксигенация адекватная.
— Пятнадцать джоулей. Руки от поля! Разряд!
Глухой стук тела об стол.
— Ничего.
— Кордарон внутривенно!.. От стола! Двадцать джоулей… Разряд!
Снова лишь стук вздрогнувшего тела.
— Да! Да, бля, есть ритм!
— Давай-давай-давай, да, да… Да! Давай, девочка моя, держись! Умничка, Ева. Другое дело.
— Фух. Слава тебе Господи! Есть синусовый ритм.
— Ушиваем поле?
— Ждем.
— Асистолию? Только не это!
— Пятьдесят джоулей тебе на язык, Лис!
— Триста шестьдесят в голову Свидетелям Иеговы.
— Это без меня. Чтоб я еще раз взялся… Эй, инфузию кордарона наладьте там!
— Думаю, можно ушивать.
Северинцев снял очки и оглядел присутствующих:
— Ну что, дамы и господа! Север сказал — Север сделал.
Нара улыбалась под маской, смаргивая счастливые слёзы.
— Слава Богу!
— Слава селл-сейверу и дефибриллятору, — поправил Северинцев. — Всем остальным спасибо.
Он стремительно вышел и едва сняв халат, полез за телефоном.
— Маша, — сказал он в трубку, услышав робкое «алё». — Можешь выбросить в мусорку завещание. Оно всё равно потеряло своё силу.
В ответ раздался такой восторженный визг, что ему пришлось отнести телефон подальше от уха чтобы не оглохнуть.
— Эх, Манюня. Дурёха ты моя мелкая! — смеясь сказал он, — жди! Вернётся скоро подружка твоя.
* * *Северинцев добрался до своего кабинета и рухнул на диван. Шею и спину ломило от многочасового напряжения, ноги отваливались, а ещё он злился на себя. На то, что едва не потерял контроль над ситуацией, притащив с собой то, что просто обязан был оставить за стенами операционной. И теперь на все лады мысленно материл себя за минутную слабость. Когда ему всё же удалось предотвратить трагедию и вытащить Еву, он уже принял решение. Возможно оно было не самым справедливым, зато позволяло радикально решить проблему и он был полон решимости пойти к своему старому учителю и всё ему объяснить. И оставалось только надеяться, что Семёныч его поймёт. Вот только немножечко отдохнёт и обязательно сходит. Обязательно!
Он потёр шею, разминая затёкшие мышцы, нашёл пульт, включил телевизор и попал на «Россию-спорт».
Там корреспондентка брала интервью у его земляка хоккеиста Станислава Косогорова, чей автограф до сих пор висел на почетном месте в его маленькой комнатке в квартире родителей.
Рядом с Косогоровым сидела его супруга Виктория. Знаменитый хоккеист с такой любовью и нежностью говорил о своей семье, что Саня невольно заслушался. И понял, что для этого человека самое главное в жизни не его спортивная карьера, кубки Стэнли, олимпийское золото, а эта хрупая красавица-блондинка и его уже взрослый сын. Слушая откровения знаменитости, Северинцев понимал, что тот прав. Что карьера конечно дело хорошее, но как же это наверное здорово, когда дома тебя ждут не пустые стены, а любящая женщина и твой ребёнок.
Ребёнок… Маша… Он ещё не знал результаты теста, но почему-то именно сегодня, после общения с ней, понял — Маша его дочь. Это было как откровение, пришедшее откуда-то свыше. И пусть женщина подарившая ему это чудо была не самой лучшей на свете, но в глубине души он был ей благодарен.
… - Эй, Сань, ты там живой? — в двери просунулась довольная физиономия Володьки, выводя его из размышлений, — говорят ты сегодня невозможное совершил. Да Грабишевский тебе теперь памятник при жизни поставит.
— Да уж. Если бы он знал все детали, Вова, он бы меня по грудь в землю закопал и краской бронзовой покрасил. Живого. Я чуть не потерял ребёнка!
— Но ведь не потерял же. Так что можно праздновать победу.
— Посмотрим. После операции прошло ещё слишком мало времени. Так что я пока погожу бить в барабаны.
— Тьфу, тьфу, тьфу, — Волков с чувством поплевал через левое плечо, — у тебя золотые руки, Сань. Я даже не сомневаюсь, что малышка теперь будет жить.
— Дай-то Бог. Ну хватит уже юлить. Говори.
— Я лучше покажу. Вот держи, — Володя протянул ему бумагу, — что скажешь?
— Мда. А ты знаешь, Вов, я ещё до твоего прихода знал, что тест положительный.
— Серьёзно? У тебя прорезались способности к телепатии?
— Нет. Открылись глаза.
— Ну… я даже не знаю, что сказать. Честно говоря, я думал, ты отреагируешь иначе. Начнешь опять возмущаться и всё такое.
— С утра я тоже так думал. Пока не встретил её рыдающую в переходе. И почему- то именно там, понял, что это правда!
— И что ты теперь собираешься делать? Скажешь Маше?
