Анатолий Чупринский - Мир Кристины
— Юлия. Вы отлично знаете. Я любил, люблю, и всегда буду любить одну-единственную женщину!
— Господибогмой! Остальные не в счет, так вас понимать?
— Кажется, мы начинаем ссорится… А мне надо работать… Работать, работать и работать… — ответил Карл.
И вспомнив старика из Помпей с двумя послушными сыновьями по бокам, усмехнулся.
Уже уральский промышленник и меценат Демидов бомбардировал из Петербурга письмами с туманными намеками расторгнуть контракт, поскольку художник нарушает все мыслимые сроки…
Уже Общество поощрения художников известило о прекращении перевода денег пенсионеру Брюллову…
Уже ректорат Академии художеств настоятельно требовал немедленного возвращения художника в Россию, дабы тот мог приступить к росписям Исаакиевского собора…
А Карл Брюллов все никак не решался завершить работу.
Первой созерцательницей картины, естественно, была графиня Юлия Самойлова. Несколько дней Карл даже от нее скрывал, что уже положил последний мазок. Прекрасная Юлия внутренним безошибочным чутьем все поняла и категорически потребовала немедленной демонстрации.
Они были только вдвоем в просторной мастерской художника. Карл усадил ее в кресло напротив картины на значительном расстоянии. Сам долго бродил по мастерской, прицеливаясь, так и эдак, поглядывая на еще закрытый холст с разных ракурсов и бормоча что-то о недостаточности освещения. Наконец, решившись, резким движением сдернул с картины серое полотно и отошел в сторону…
Прошло довольно много времени…
Графиня Юлия Самойлова, первая петербургская красавица беззвучно плакала, сидя в кресле, прижимая ладони к щекам…
Как минимум в четырех женщинах, изображенных на картине, она узнала себя…
— Господибогмой!.. Господибогмой!..
Карл стоял чуть сзади и недовольно хмурился… В его ушах звучали голоса всех людей, изображенных на полотне… И еще множество, множество других…
Яркая вспышка молнии выхватила один только миг чудовищной катастрофы… На фоне огненно-красной лавы, вытекающей из жерла Везувия, по узкой улочке метались обезумевшие от страха люди…
Неслась колесница со сломанной осью, оставляя за собой только обломки. Седок еще старался удержать испуганных коней, но его молодая жена, сброшенная на мостовую, уже была убита смертельным падением…
Молодая мать обнимала двоих дочерей, в ужасе глядя на надвигающиеся потоки лавы…
Двое юношей несли на руках своего отца, дряхлого старика…
Живописец с ящиком красок на голове, портретно похожий на самого автора, оберегал прелестную молодую женщину, уже теряющую сознание…
Алчный старик, подбирал с мостовой, уже никому ненужное и такое бесполезное сейчас, золото…
Молодая чета, с прижавшимся к коленям матери ребенком, пыталась укрыться плащом от огненного пепла и града камней…
Раскачивались и падали скульптуры Богов…
— Господибогмой! — шептала графиня.
Неожиданно Карл схватил кисть, стремительно подошел к полотну и несколькими уверенными мазками положило на мостовую отблески света от вспыхнувшей молнии… Отчего все фигуры еще, как бы, более выдвинулись из холста.
— Господибогмой! — шептала графиня.
Через два часа графиня Юлия Самойлова покинула Рим. В мастерской на столе Карла ожидала записка.
«Любимый Карл! Мой супруг, царство ему небесное, отдал Богу душу. Я обязана отдать ему последние почести.
Р. С. Камень забрала с собой. Не хочу терять еще и Вас».
Прекрасная Юлия и тут не смогла обойтись без патетики. «Последние почести!». Можно подумать, граф Самойлов был не кутилой, мотом и пустым человеком, а выдающимся полководцем.
Ровно в полдень 24 августа 79 года Везувий взорвался. Оглушительный грохот был слышен на многие сотни километров. Тучи пепла и град камней обрушились на город. Раскаленная лава отрезала большинству жителей путь к спасению. Из десяти тысяч горожан спаслись только несколько сотен.
Ровно в полдень 24 августа 1831 года художник Карл Брюллов выставил для обозрения полотно «Последний день Помпеи».
Впечатление было настолько сильным, что большинство покидало мастерскую художника молча. Дамы плакали, мужчины хмурились и подавленно качали головами.
Погода тоже преподнесла свой сюрприз. Нежданно-негаданно над Римом разразилась чудовищной силы гроза. Оглушительный гром и ослепительные вспышки молний словно аккомпанировали изображенному на полотне. Бурные потоки воды несколько часов падали с небес на вечный город.
К сожалению, на картине не нашлось места лохматому Децию. Карл много раз пытался написать по памяти его портрет, но все как-то не получалось. Безумно трудно было схватить постоянно меняющееся лицо. То гневно-яростное, то по-детски восторженное. С седой бородой и взлохмаченными волосами.
Так бывает. Благородным и честным людям не всегда находится место в истории.
В том году Прекрасная Юлия больше не посещала Рим. И дело было вовсе не в трауре. До Карла доходили слухи, что она уже на третий день катала детей своей подруги графини Разумовской на длинном шлейфе траурного платья по паркету своего дворца.
В очередной раз она встретились уже в Петербурге.
Петербург встретил Карла Брюллова поистине всенародным ликованием. Позади остались бурные восторги Рима и откровенные признания молодых художников: «Мы все должны у него учиться!».
Позади овации Неаполя, чтение стихов в его честь в местном театре и факельное шествие по улицам города.
Позади сдержанно-уважительное признание парижан и награда золотой медалью.
Петербург не ударил в грязь лицом.
«Последний день Помпеи» была повешена в центральном зале Академии художеств. Картину объявили лучшим произведением девятнадцатого столетия. Через парадные двери с раннего утра и до позднего вечера шел народ.
Впервые порог Академии художеств переступали ремесленники и купцы, мастеровые и швеи. Народ все шел и шел… Столетнее здание на берегу Невы не слыхивало ничего подобного…
Куплеты в честь триумфатора, хор академистов, гром полкового оркестра…
С легкой руки Баратынского по Петербургу, а потом и по всей России пошли гулять стихотворные строчки:
«Принес ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень…»
Вовсе незнакомые друг другу люди с заговорщицким видом шептали, как пароль:
«И стал „Последний день Помпеи“
Для русской кисти первый день!».
Александр Пушкин написал стихотворение. Николай Гоголь опубликовал в сборнике «Арабески» блистательную статью.
