Элисон Пейс - Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения
— Не знаю, Джейн, — ответил Йен, большим пальцем двигая вилку по столу. — Может, я зациклен на работе или слишком много занимаюсь анализом… У меня привычка концентрироваться на предмете, препарировать, разнимать на части, пока он не перестанет быть тем, чем казался вначале. Мне нравится думать, что когда я встречу свою судьбу, над нами не будет висеть вечная угроза расставания, а проблемы, разделяющие людей, в нашем случае станут бессильны. До сих пор ни один мой роман не длился дольше года. Как будет дальше, как пойдет — не представляю.
Значит, даже Йен, добившийся всемирного признания и завидного успеха, сталкивался с болью, разочарованием, крушением надежд? Мой случай не уникален… Не представляю, как Йен наносит роман на миллиметровую бумагу, расчерчивает до мелочей и анализирует. Но даже если так — что в этом ужасного?
— Найти свое счастье очень непросто, но вам обязательно повезет, — сказала я то, что окружающие в свое время говорили мне. — Вы встретите хорошую девушку и долгие годы проживете в любви и согласии.
— Да, я и сам хочу так думать. Кстати, забавное совпадение: я видел у вас «Грозовой перевал», так вот, в романе есть строчка, которую я знаю наизусть, и сейчас она мне кажется на редкость подходящей.
— Правда? — удивилась я.
Огонек веселья промелькнул в глазах Йена.
— Да. Дайте-ка вспомнить, — сказал он и, помолчав, начал: — Не знаю, откуда точно фраза, вероятно, она где-то вначале. Мистер Локвуд говорит с Нелли о местных болотах и произносит: «Мне теперь понятно, что жизнь в глуши может стать желанной, а еще недавно я не поверил бы, что можно добровольно прожить целый год на одном месте»[22].
Очень хотелось уставиться на Йена долгим, понимающим взглядом, несколько раз истово кивнуть и воскликнуть: «Золотые слова, точнее не скажешь!» Но я брякнула:
— Это вы к чему?
— Не поняли? — спросил Йен.
— Пожалуй, нет.
— Ничего, это я так, — сказал он, слегка покраснев. — Просто во мне застряла эта строчка как открытие, что есть кто-то или что-то, способный все изменить, развеять сомнения, заставить вновь поверить в… — Он замолчал.
Мне страстно захотелось, чтобы Йен нашел все, что ищет и о чем мечтает.
— Йен, вы встретите свою мечту. Я желаю этого всем сердцем, — негромко сказала я.
— Может быть, может быть, — подмигнул мне он. — Надеюсь, вы окажетесь правы и я встречу ту, счастливая жизнь с которой продлится больше года. Может, и я когда-нибудь отыщу свои болота…
Вечером перед сном, под пристальным, обвиняющим взглядом Лючии я листала «Грозовой перевал», просматривая диалоги Нелли и мистера Локвуда, пока не нашла нужную строку.
«Мне теперь понятно, что жизнь в глуши может стать желанной…»
Меня не удивило, что Йен привел цитату безукоризненно точно.
Отъезд скульптора на следующий день напомнил о суровой реальности — осталась всего неделя в Риме. Время пролетело моментально. Не успела я и глазом моргнуть, как настала минута попрощаться с Лючией, в последний раз запереть дверь и спуститься на сорок скользких ступенек.
Вскоре я уже сидела в самолете рядом с Йеном, гордо предъявившим мне свой билет, как ребенок, выигравший приз:
— Смотрите, восемь часов, — сказал он, широко улыбаясь. — Взгляните. — Он передал мне билет, словно желая поделиться потрясающей новостью.
— Ну да, это восьмичасовой перелет, — подтвердила я, кивая и медленно произнося слова, как если бы везла больного в психиатрическую лечебницу.
— А затем, — восторженно начал он и выждал паузу, — двухчасовая остановка в Нью-Йорке и три часа полета до Чикаго!
— Да, — снова согласилась я с непонятно отчего ликующим Йеном.
— Вот именно! — подхватил он с радостной улыбкой и круглыми от счастья глазами.
Я не понимала, почему Йен ведет себя как придурок, но напомнила себе, что обещала впредь никогда не судить пристрастно ни его самого, ни его увлеченность работой. У меня было плохое настроение — мы покидали Рим. Совсем с другим чувством я улетала из Нью-Йорка, не сомневаясь, что вернусь, точно зная, когда. На этот раз все было расплывчато и неопределенно: хотя я побросала все мелкие деньги в фонтан Треви[23] и верила, что приеду снова, — очень надеялась, что так и будет, — но знала, что это произойдет не скоро, а ожидание казалось вечностью.
В момент взлета я забыла, как обычно, поволноваться о возможном падении самолета. Я думала о Риме и о том, как много значил для меня месяц в Вечном городе. Я старалась настроиться на Чикаго, но разве можно рваться в Чикаго в декабре? Я старалась раздуть в душе искры радости по поводу ожидавшего меня в отеле платья подружки невесты и утешалась мыслью, что буду самой красивой из свиты новобрачной, настоящим сияющим ангелом счастья, освещающим все вокруг, но когда в окошко самолета увидела, как Рим постепенно уменьшается и остается далеко внизу, в горле возник комок, а глаза защипало.
— Джейн: что с вами? — спросил Йен.
— Ничего, ничего, — ответила я, поспешно вытерев глаза, чтобы ни одной слезинки не скатилось на щеки, смущенная, что почти расплакалась, и не совсем понимая, как Йен это заметил.
— У вас точно все в порядке?
— Абсолютно, — сказала я, думая, что в Риме не завела ни одного романа, в самом романтическом городе на свете умудрившись полностью забыть о личной жизни. Меня почему-то перестало беспокоить, что все подруги уже как-то пристроены и только я одна. — Дело в том…
— Да? Что?
— Рим… Как это…
— Да?
— Теперь я вижу — жизнь в глуши может быть желанной, хотя еще недавно не поверила бы, что можно добровольно прожить целый год на одном месте».
— Джейн, — негромко сказал Йен. — Как я вас понимаю…
И я ни на секунду не усомнилась, что это так.
Глава 24
Диета злых младенцев
Вес вовсе не так важен, как нам внушают глянцевые журналы. Я знаю девушку, которая смотрится в зеркало аптечки, где видно только лицо, и никогда не видела себя ниже плеч. Ее вес — четыреста или пятьсот фунтов, но девушка на это не смотрит.
Энди УорхолАртвыставка в «Нейви пир»[24]
Чикаго, Иллинойс
Хорошая новость состояла в том, что после долгого перелета, просмотра фильмов и интересных бесед приземлиться в Нью-Йорке оказалось вовсе не так уж скверно. На душе потеплело, стоило мне увидеть знакомые таблички американской таможни. Когда мы с Йеном встали в разные очереди для въезжающих в США, я уже искренне радовалась возвращению домой.
