Светлана Борминская - Цыганочка с выходом
— Гад какой!
Ей показалось, что на запястье бомжа сверкнули чистым золотом коллекционные часы „Женева“ с бриллиантами…
„Глюки“— потерла переносицу ст. следователь Солодкина. — Надо выпить кофею, — и свернула к опорному пункту порядка, в окне которого виднелся участковый Сазанчук. Автандил Георгиевич пил бодрящий напиток из большой кружки и задумчиво вздыхал.
„Умер, а через неделю забыли, кто умер…“
Разглядывая облака в небе, шмыгнул носом Автандил Георгиевич и вздрогнул, когда дверь начала медленно открываться.
— Оля, — укоризненно высказался Автандил Георгиевич, — напугала…
— Я же вам в окно махала сумкой! — кинув на окно свой кожаный портфель дамы с обязанностями, присела на край стола Ольга Леонардовна. — Вкусно пахнет! Тут у вас…
— Сейчас, Оленька, — доставая кружку из своего стола, сказал участковый инспектор. — Ну, нашли главного свидетеля?
Итог бесед с жителями второго подъезда дал результат неожиданный — Ольга Леонардовна запуталась еще больше. Судите сами:
Анна Львовна Князева к произошедшему в 56 квартире убийству отнеслась с фатализмом: ей, несомненно, было очень жаль Ниночку и ее сына, при этом она думала, что следовало ожидать нечто подобное. Как встретила она Гильзаби — так и пошло все наперекосяк. Плохие — Гильзаби были люди! Очень. А Ниночка в девках, до чего же была легонькая, пташка была…
Анна Львовна Князева жила в этом доме, как раз с его постройки в 48-м году и знала всех-всех…
А по существу ничего-то не сказала, выходя из квартиры, поморщилась Ольга Леонардовна. Ну, разве что:
В подъезде, да и во всей „сталинке“ знали, Н.И. давно уже нуждалась в деньгах, их у нее было ровно столько, сколько она выручала от сдачи комнат, но… У Н.И. должны были сохраниться драгоценности. От бабушки и мамочки, которые вели обеспеченную жизнь, по „тем“ меркам. Все-таки в России сейчас не война, и фамильные драгоценности на хлеб и пшено не меняют, хотя, может быть, я ошибаюсь? Анна Львовна задумалась.
Обычно русский сильно не богатый человек под драгоценностями подразумевает — диадему, колье, браслеты, перстни и какой-нибудь яхонт величиной с детский горшок, да-а-а…
Ну это, конечно, сказочный клад какой-то получается, хотя…
Анна Львовна тихо посмеялась и, вытерев от слез глаза, сказала, что скучает по Наташе, которая лежит в больнице, и по Глашке…
Три собаки сидели, как три свечи у порога, и кивали головами по очереди. Ольга Леонардовна тогда же и попрощалась, пожав старушке ручку, и нажала вскоре на кнопку звонка кв. 35.
Кузькина, бывшая торговая работница, пригласила ст. следователя в комнату, полную достатка по-русски — стенка, два мягких дивана, ковры везде и люрекс-люрекс!
— Хорошо я живу? — тоном, не терпящим никаких „но“, спросила Ирина Касымовна.
— Нет слов! — серьезно кивнула Оля Солодкина, разглядывая сильно потасканную хозяйку, хотя по паспорту все было не так уж запущено… У всех богинь прилавков — одинаковые морщины вокруг больших накрашенных ртов и в зрачках — пепел давно убежавших надежд. Так смотрят люди, которые очень хотят денег, не к ночи будет сказано…
Ни-че-го вразумительного Ирина Касымовна тоже не сказала, хотя жила с квартирантами убитой дверь в дверь. Зато пространно и с жаром описала житие бомжа в трансформаторной будке под своими окнами.
— Смотрите! Вон он! — вскричала Кузькина, и ткнула рукой в форточку. По дороге „лунной походкой“ и с триллером в глазах шел абсолютно пьяный человек.
— Что же это деется? — с обидой спросила Кузькина. „Мать!“, как любовно называл ее бомж.
В 33 квартире наконец-то объявились люди и открыли сразу, хотя до этого ст. лейтенант Солодкина звонила дважды и все бестолку.
— Ну, чего надо?! — выскочил на площадку в одних трусах и пьяный ответственныей квартиросъемщик Винников. — Соли?! Перцу насыпать?.. Может, сахару?.. Томки нет — в баню пошла! — выпалил на одном дыхании и, оттянув губу пальцем, начал вглядываться в ст. следователя прокуратуры с усталым презрением:
— Ну?!! — наконец, устав, рявкнул он и, получив ответ, зевнул:
— А-а, эти чертовы жильцы-ы… Заходите.
Большая квартира Винниковых сияла идеальной чистотой, которая несказанно удивила Ольгу Леонардовну. У нее, дамы занятой и замужней, в квартире не убиралось неделями. Так, мели пол иногда. И муж, и она были на работе с утра и до вечерней зари. Горели просто.
„Что же за жена такая у сиплого алкоголика?“ — с невольным уважением подумала Ольга Леонардовна, глядя на Льва Ивановича Винникова, у которого сквозь бред в глазах плясали черти.
Винников, развалившись в кресле, поправил складку на семейных трусах и молча стал о чем-то думать. Наконец спросил:
— А эта?..
— Кто? — вздохнула Ольга Леонардовна.
— Жена убийцы… ну, слушай, она не цыганка? Не — дай погадаю?— Винников потряс тощими плечами.
— С чего вы взяли?
— Маленькая, смуглявая, глазами так и пронзает… ну и что-то во взгляде еще такое — будто видит насквозь, что я, к примеру, о ней думаю.
— А что вы о ней думаете? — сверкнула синими глазами Ольга Леонардовна.
— Попала она крепко, — трезвым голосом вдруг сказал Винников.
— Да, — задумчиво согласилась Ольга Леонардовна.
— Видел, как она переносила свои вещи из опечатанной квартиры к бабке-собачнице, — мстительно стал вспоминать Винников.
— Да? — заинтересованно подняла брови Солодкина.
— И еще, ездил тут пикап с красноуральскими номерами, как раз перед убийством Нинки появился. Японский… Какая-то сволочь его на мое место поставила, гады, блин! — просто крикнул Лев Иванович. — А сейчас — нету!.. Уехали… Хотел… я им, но не успел! — тихо добавил и сузил глаза.
— А номер? — на всякий случай спросила Солодкина.
— Давай ручку!— зло сказал Лев Иванович. — Память не пропил пока, — и он написал на куске газеты номер красноуральского пикапа.
Участковый Сазанчук в то же время имел содержательную беседу с соседкой Нины Ивановны снизу — Варварой Ивановной Колодцевой.
Из эффектной, грудастой и задастой гранд-дамы полежаевского райпищеторга, Варвара Ивановна с течением времени превратилась в тощую старушонку с густым басом. А былая надменность и апломб — в склочность и черствую неприязнь ко всем окружающим, даже к собственной дочери, которая приезжала за ней ухаживать.
Именно Колодцева стучала по батарее в ту роковую ночь, когда услышала топот и крики наверху в квартире Нины Ивановны.
Будучи всю жизнь на руководящей работе — Варвара Ивановна не допускала мысли, что хоть кто-то отваживается мешать ей спать ночью, и выразила свое возмущение избиением палкой собственной батареи, благодаря чему перебудила полподъезда.
