Галина Яхонтова - Сны Анастасии
„О, так он еще и романтик“, — мысленно позабавилась она. А вслух сказала:
— А у вас такое зоркое зрение. Ну просто как у хищной птицы. Орел, говорят, видит бедного мышонка с головокружительной высоты.
— Я не орел, а вы не мышонок. — Он, кажется, переводил разговор в деловую тональность.
Настя угадала его намерение и достала диктофон.
— Итак, что вы хотели сообщить прессе?
— Ничего, кроме того, что наша фирма финансирует этот вертеп.
Она подсунула ему свой блокнот, но никак не могла найти в сумке ручку. Он достал из внутреннего кармана „Паркер“, исполненный „под старину“.
— Что писать?
— Название фирмы и все, что желаете о ней сообщить. Но имейте в виду, что подобные данные в статье о конкурсе красоты называются скрытой рекламой. И, как всякая реклама, эта…
— Не беспокойтесь, — он мягко, но уверенно прервал ее объяснение. — Сколько?
— Думаю, если газета будет нуждаться в поддержке вашей фирмы, то вы не откажете.
— А вы?
— Кто — мы?
— Я о вас лично. Вы не нуждаетесь в поддержке?
— Что вы имеете в виду? — спросила она резко, но не грубо.
— То, что я имею в виду, можно обсудить. — Он улыбнулся открытой улыбкой.
Настя бросила мимолетный взгляд на его правую руку, хотя этот типчик, кажется, ее вовсе не заинтересовал. „Кольца нет. Наверное, спрятал…“
— Мы ведем беспредметный разговор, господин Пирожников.
— Я надеюсь, мы его когда-нибудь продолжим. — Он снова улыбнулся улыбкой российского мецената, очень напоминающей выражение мордочки знаменитого Чеширского кота, встал и удалился в темноту.
А рядом с Настей, кажется, все еще витала его улыбка.
Странно, но Анастасия оказалась права: жюри в полном составе, включая Петю Орлова, отдало предпочтение милой блондинке с застенчивыми глазами.
Все еще не веря своему счастью, чуть склонив голову под тяжестью короны и усталости, она стояла, украшенная алой лентой с золотыми буквами „Мисс Столица“. Через месяц ей предстоит увидеть Париж и, если повезет, задержаться там надолго. Если повезет — потому что очень немногие российские девушки выдерживают ритм тамошней жизни. Как выразился один известный кутюрье, „русские модели самые задумчивые и самые ленивые“.
Возле „мисс“ суетилось телевидение. Корреспондент уже работал в кадре. Настя быстро сообразила, что два интервью подряд усталая девушка вряд ли будет способна выдержать, особенно если она соответствует определению кутюрье. Она подкралась к королеве, заняла позицию, незаметную телеоператору, и включила „Панасоник“.
На заднем плане не утихало броуновское движение разогретой людской массы. Вот появился Пирожников, под руку он вел Екатерину Лисицыну, и на этот раз она бросалась в глаза, вернее, ее песцовая шуба. „Что ж, песец — тоже лисица“. — Настя воскресила в памяти сведения из школьного курса зоологии. И ей стала понятна суть заданного Пирожниковым вопроса. „Вы не нуждаетесь в поддержке?“ „Песцовая шубка — пожалуй, неплохая поддержка“, — она саркастически улыбнулась улыбкой Чеширского кота.
К вечеру похолодало, и снег, не успевший растаять, приятно скрипел под ногами. Настя вышла из автобуса и, не выдержав, закурила, хотя обычно не курила на улице.
Но настроение было странно возбужденным. Нет, она не завидовала ни „Мисс Столице“, ни, тем более, проигравшей Екатерине. Но чувствовала, что они живут другой жизнью, точнее сказать, жизнью иного качества. Им доступны те ощущения, тот образ действий, о котором она, Настасья Филипповна, и понятия не имела…
„Что ж, каждому свое“. Она нервно стряхнула пепел, и маленькая алая звездочка зажглась на белом снегу. Беззащитная, как горящая капелька крови. Сигарета погасла, и Настя достала зажигалку, чтобы снова прикурить, но, вспомнив о своем „не совсем жизнерадостном“ цвете лица, выбросила окурок.
Наперерез ей промчались две пожарные машины с оглушительными сиренами. В фиолетовом вечернем сумраке они казались окрашенными в пурпурный цвет, царственно-зловещий.
Настя удивилась, заметив, что машины свернули во двор ее дома и выключили сирены.
„Что ж там могло загореться? — гадала она. — Может, гастроном?“
Тревожное любопытство внезапно охватило ее, и она ускорила шаг. Чем ближе подходила к дому, тем сильнее билось сердце.
Пожарные поднимали лестницу.
„Значит, горит не гастроном“, — поняла Настя и почувствовала, что дыхание стало сухим и частым, а полиэтиленовый пакет с туфлями — неподъемным.
Дым валил из окон какой-то квартиры последнего этажа. Своим взволнованным видом она испугала пожилую прогуливающуюся пару и девочку со спаниелем. Наверное, встречные принимали ее за сумасшедшую.
Но что именно горит, она все еще не могла понять.
Или не хотела верить своим глазам…
…Потому что дым валил из окон ее квартиры.
Из ее однокомнатного гнездышка с кухней, ее лежбища, логова, единственного на всем белом свете пристанища. Ее укрытия от бурь земных и небесных.
Анастасия бросилась к подъезду, но строгий пожарный „при исполнении“ остановил ее на пороге.
— Девушка, вы куда?
— Пустите! — Она колотила кулаками в его прорезиненную грудь. — Пустите! Это горит моя квартира!
— Успокойтесь. — Он стоял, как „Железный Феликс“.
— Пустите!
— Там работают ребята. Сейчас все потушат — и пойдете. — Огнеупорный рыцарь старался говорить как можно спокойнее, при этом крепко держа ее за плечи.
И она сдалась, обмякла, зарыдала на груди у рыцаря, посасывая сразу три таблетки экстракта валерианы, засунутые ей в рот жестом, похожим на тот, каким дрессировщики дают кусочки сахара цирковым животным, сломленным и покорным.
Страж усадил Настю на скамейку, и она словно окаменела, утратив чувство времени.
Дым больше не валил. И борцы со стихией вышли, как все люди, из подъезда, на обратном пути отказавшись от услуг надежной пожарной лестницы.
— Все сгорело. Подчистую, — проинформировал один из них Настиного стража.
— Тише. Тут хозяйка, — с явным опозданием предупредил тот.
Но она больше не заплакала.
Пожарные сели на скамейку, сняли каски, и Настя увидела, что все они молодые и симпатичные — кровь с молоком.
— Ну что, девонька, будем делать? — спросил чернявый с темными, как угольки, глазами. — Может, поднимемся?
Она чувствовала, что ноги стали даже не ватными, а какими-то тягучими.
— Нет, я не дойду до пятого этажа. Да и зачем? Вы же говорите, что все сгорело.
— Все — не все, — вмешался русый. — А если ценности какие были, то можно пепел и поразгребать там, где они лежали. Золото, как известно, и в пепле блестит.
