Хоум-ран! - Райли Грейс

— Нужно сделать все по-быстрому. Пенни с Купером скоро вернутся.

Себастьян кусает меня за подбородок и плавно переходит к поцелую, касаясь руками кружева моих трусиков.

— Значит, я буду быстр.

Мне хочется повалить его на диван и оседлать. Хочется почувствовать, как его руки раздвигают мои ягодицы, узнать, как глубоко он сможет вой­ти в меня в этой позе. Я не практиковала ее уже долгие месяцы, а он, знаю, старается сохранять дистанцию.

Я снимаю футболку и бросаю на пол. На мне лаймово-зеленый бюстгальтер, его любимый, с бантиком между чашечками. От этого зрелища Себастьян издает восторженный стон и утыкается лицом мне в грудь, а затем медленно спускает с моих плеч лямки — сначала одну, затем вторую.

— Ты так давно не трахал мою киску, — вырывается у меня, когда он обхватывает губами мой сосок через кружевную ткань.

Себастьян сдавленно выдыхает.

Я провожу ногтями по его спине.

— Прошу, ну пожалуйста. Тебе понравится.

— Я в этом и не сомневаюсь, — хрипло произносит он, запуская руку мне под юбку, и затем шлепает.

Он бьет совсем не сильно — так, чтобы мне не было больно, но достаточно для того, чтобы захотелось еще.

— Когда я в тебе, ты так красиво звучишь. Я помню каждый твой стон, мой ангел.

Я подаюсь вперед и, заметив, как он стискивает зубы, лукаво улыбаюсь. Бугорок у него между ног увеличи­вается. Я продолжаю мягко раскачиваться и, сбив с его головы бейсболку, зарываюсь пальцами в его волосы.

— Ты можешь использовать вибратор и на моей попке.

— Ты моей смерти хочешь.

Я целую его, и моя улыбка становится шире. Он уже почти сдался.

— Если это слишком, я больше ничего не скажу.

— И думать не смей.

Я запускаю руки ему под футболку и провожу пальцами по кубикам на животе.

— Да ну? А ты уверен, что справишься, Каллахан?

Он срывает с себя футболку и бросает на пол рядом с моей, а затем с горящими глазами расстегивает бюст­гальтер. Я даю ему упасть с меня. Себастьян пере­катывает мой сосок между большим и указательным пальцами, наклоняя голову, чтобы обхватить второй губами. От этой сладостной пытки у меня внизу все сжимается. Мое тело жаждет большего — мои трусики уже промокли насквозь. Если для того, чтобы он по-настоящему взял меня, мне придется рассказать ему обещанную правду, так тому и быть. Я запрокидываю голову и тяну его за волосы.

— Для тебя что угодно, мой ангел, — игриво произносит он, но его глаза выдают, насколько он на самом деле серьезен. — Хоть ты и отказываешься рассказать мне то…

Хлопает входная дверь.

Черт. Черт, черт, черт.

— Да ладно! — раздается из коридора голос Купера. — Неужели опять?

* * *

Пенни стоит передо мной, скрестив руки на груди, и буквально пронизывает взглядом. Лицо у нее еще слегка красное от свежего загара, заплетенные в косу волосы мелко вьются. Она в футболке с изображением Гранд-Каньона, а на запястье красуется свежая татуировка, но спросить о ней я не смею.

В последний раз я видела ее такой возмущенной, ко­гда… когда они с Купером осознали, что мы с Себастьяном больше, чем просто друзья, и она пыталась серьезно со мной поговорить. Пенни позвонила мне сразу, как только приехала во Флориду и заселилась в отель, — это было во время «Ледяной четверки», — но я слушала впол­уха. Уже тогда я знала, что должна оставить Себастьяна, и меньше всего мне хотелось признаваться в этом девушке его брата. Никто не говорит о том, как порой бывает отстойно, когда твоя лучшая подруга влюблена.

Я прочищаю горло. Когда все переварили происходящее (а происходило в тот момент следующее: мы с Себастьяном, оба без футболок, целовались на диване в гостиной, как полные идиоты), я, не помня себя от смущения, оделась, и подруга увлекла меня на второй этаж. Пенни тысячу раз видела меня голой: все-таки мы с ней вместе живем, но о Купере этого сказать нельзя, и бедняга стоял в коридоре весь красный.

Я сажусь на кровать Иззи, чувствуя себя так, будто все еще учусь в школе и меня вызвали в кабинет директора, — это ощущение мне отлично знакомо, потому что в старших классах я оказывалась там чуть ли не каждый день. Тот факт, что меня не отчислили за пожар в химической лаборатории, до сих пор вызывает удивление и восторг.

Чем дольше Пенни смотрит, тем сильнее я съеживаюсь под ее взглядом. Чтобы как-то выбраться из этой ситуации, я начинаю болтать обо всем, что приходит мне в голову:

— Ну, как съездили? Удалось дописать стихотворение, которое ты хотела посвятить своей маме?

— Сколько это уже продолжается, Мия?

Я изо всех сил стараюсь улыбнуться.

— Ты отлично выглядишь, Пен.

— Мия. Сколько?

— Видела твои фотки в «Инстаграме»^◊ — очень красиво. Вы с Купером все-таки сделали парные татуировки? Твоя идея? Помню, ты говорила, что не можешь решиться, потому что страшно боишься иголок.

— Мия…

Я судорожно сглатываю и продолжаю тараторить:

— Я так по тебе скучала. Не хотела мешать твоему романтическому путешествию по стране в компании симпатичного хоккеиста, но на самом деле, когда ты уехала, я вдруг осознала, как много мы разговаривали каждый день. Кстати, хочешь забавную историю про Мандаринку? Она…

— Мария Дафна Ди Анджело! — восклицает Пенни.

Я теряю дар речи.

— Это было довольно грубо.

— Прости. — Она распускает волосы и встряхивает головой. Сделав глубокий вдох, она плюхается на кровать рядом со мной. — Ты разрешила мне называть тебя полным именем в чрезвычайных ситуациях.

— А разве у нас случилось что-то чрезвычайное, Пенелопа Энн Райдер?

У нее отвисает челюсть.

— Как грубо!

— Ты первая начала.

— Да уж, ситуация определенно чрезвычайная… — бормочет она. — Так вы с Себастьяном теперь вместе?

Притвориться, что лето будет длиться вечно и мне никогда не придется обсуждать с кем-то наши с Себастьяном взаимоотношения, казалось так легко, что сейчас я попросту не знаю, что сказать. Нужно было придумать какой-то план, но вместо этого я радостно строила наш совместный быт и буквально увязла в нем, а теперь обнаружила, что снова тону, как в апреле, и никто не может мне помочь. В этот раз я даже не смогу сбежать, оставив все в прошлом, ведь бежать мне некуда: теперь мой дом здесь.

— Что ж… да, — признаю я, — мы с ним спим. Довольна?

Пенни моргает.

— Пожалуй, да. Можно даже сказать, что я в восторге, но это к делу не относится. Почему ты мне ничего не сказала? Когда все началось?

— За пару дней до того, как Себастьян пригласил меня сюда.

— Вау! Получается, это длилось все время, что нас не было?

— Ну да, наверное, — беспомощно отвечаю я.

Пенни вдруг наклоняется вперед и обнимает меня.

— Это просто потрясающе!

Я отплевываюсь от ее волос.

Пенни — единственный человек, объятия с которым мне приятны, хотя, пожалуй, теперь то же самое можно сказать и о Себастьяне.

— Мы не встречаемся.

— Подожди, — она отстраняется. — Но я подумала…

— Мы просто… У нас все как раньше, — говорю я, скорчив рожицу. — Секс по дружбе.

— О, — произносит Пенни, нахмуриваясь. — Мия… ты в этом уверена?

— Я его ни к чему не принуждаю, — быстро добавляю я. — На самом деле это его идея.

Она нетерпеливо взмахивает рукой.

— Да нет же, я имею в виду… Ты действительно хочешь именно этого?

Я отвожу взгляд в сторону. Когда я в последний раз заправляла кровать, то сложила все подушки в некоторое подобие башни, но, должно быть, сделала это неровно: сейчас половина из них на полу.

Я не могу притвориться, что та ночь перед поездкой Себастьяна в Олбани, когда ему приснился кошмар, ничего не значила. Помогая ему успокоиться, убаюкивая его, я почувствовала, что мы стали ближе.

Когда он заснул, я еще долго не спала: гладила его по голове и прислушивалась к неровному биению своего сердца, пока воображаемые бабочки в моем животе кружились в танце. Я снова и снова спрашивала себя: хотелось бы мне быть сейчас в комнате общежития, где мне и положено находиться? Ну уж нет. А в Женевском университете? Позже — наверное, но не в эту самую минуту. Я была так рада, что мы были вместе в эту ночь и что ему не пришлось переживать очередной кошмар в одиночку.