Американский принц (ЛП) - Симон Сиерра

Как только я собираюсь все это сказать, то понимаю, что это не совсем так, по крайней мере, не прямо сейчас. Моя злость на Эша отодвинула на задний план память о Мелвасе — не очень далеко — но достаточно для того, чтобы в этот момент я могла жить и дышать, не думая о событиях последних дней моей жизни.

Эш игнорирует меня или, по крайней мере, притворяется, что это делает, обматывая одеяла вокруг своей руки последний раз, и легко сдергивает их с кровати. За ними следует простынь, которая поддается сложнее, поскольку она обернута вокруг бедер Эмбри. Но Эш силен, мышцы на его груди и руках напрягаются, когда он тянет, а мне приходится скрестить руки на груди, чтобы скрыть, как сильно затвердели мои соски при виде того, как он работает телом.

Глаза Эмбри распахиваются, он стонет и перекатывается на живот.

— Я не хочу идти в школу, ма, — говорит он в подушку, его голос приглушен.

— Не могу решить, что чувствую из-за того, что ты назвал меня мамой, — сухо говорит Эш.

— Тебе должно быть стыдно, — говорит Эмбри в подушку. — Она злая. Прямо как ты.

Этого достаточно, чтобы заставить меня улыбнуться, совсем чуть-чуть. Достаточно, чтобы заставить расслабить плечи.

Эш игриво шлепает Эмбри по голой заднице, но оставляет на нем ярко-красный отпечаток своей руки.

— Пора проснуться, Патрокл.

— Патрокл? — спрашиваю я.

Эмбри со вздохом переворачивается на спину.

— Эш думает, что мы находимся в древнегреческой эпопее из-за кражи жены.

— Справедливости ради, стоит сказать, — говорит Эш, поднимаясь с кровати, — что тогда я не понимал, насколько пророческим это выглядит.

Эмбри садится.

— Ха-ха.

Эш молчит, изогнув бровь, ничего не говоря.

— Правильно, я насмехаюсь над тобой, — с достоинством говорит Эмбри. — Ты выбрал эту игру, потому что тебе понравилась идея, в которой ты — могущественный Ахиллес, а я — твоя игрушка для траха.

— Ты же знаешь, что в «Пире» Платона говорится, что именно Ахиллес — игрушка для траха, верно?

— Еще раз «ха-ха», — снова усмехнулся Эмбри. — В первый раз, когда меня поцеловал, ты процитировал мне Эсхила. Не Платона.

Вот теперь я действительно улыбаюсь, несмотря ни на что, поэтому мне приходится напомнить себе, что я злюсь. Попытаться показать гнев. С некоторым трудом мне снова удается нахмуриться.

Эш драматично вздыхает.

— Это имеет значение?

— Именно ты поднял эту тему.

Эмбри смотрит на меня, и его фальшивая улыбка исчезает.

— Грир, — говорит он, голосом, который позволяет мне понять, что он может видеть все те вещи, которые я не хочу, чтобы он видел.

— Точно, — говорит Эш, снова выглядя по-деловому. — Эмбри, мне нужна твоя помощь.

Эмбри смотрит на меня еще раз, его сине-голубые глаза мерцают, когда он снова смотрит на Эша.

— Все, что угодно.

Эш подходит к обычному деревянному стулу, стоящему в углу. Это старый стул — одна из тех вещей, которые каким-то образом пережили президентство Эйзенхауэра, но в тот момент, когда Эш в него садится, он становится троном. Соломон ждет, чтобы поделиться своей мудростью. Даже его нагота каким-то образом делает его более царственным, ещё более могущественным.

Он щелкает пальцами. Шесть месяцев, предшествующих нашей свадьбе, сцены, которые мы ставили, прихорашивание, восхитительная, излюбленная подготовка — это перекрывает все. Через секунду я оказываюсь около него, на коленях, с руками за спиной, сцепленными в замок, а в следующую моя голова опущена. Нет времени для гнева — в некотором смысле, для него даже нет места. Эш щелкает пальцами, я подчиняюсь. И как только мои колени касаются пола, плащ из крапивы немного поднимается. Никто не может причинить мне боль, когда я у ног Эша. А что еще важнее, я не могу причинить боль себе. Ни мыслями, ни чувствами, ни воспоминаниями. У Его ног я принадлежу ему.

Выполняю прихоти президента.

— Стоп-слово? — спрашивает Эш, сигнал о том, что скоро всё встанет на свои места.

Так как мои глаза опущены, я могу видеть лишь его голени, лодыжки и стопы, посыпанные угольно-черными волосками, которые я так обожаю. Я сосредоточена на них, когда отвечаю:

— Максен.

— Используй его, если понадобится, — говорит он, и на данный момент это все еще Эш, все еще человек, который не может спать, когда меня нет рядом. — Я собираюсь подтолкнуть тебя. Это будет сложно.

— Зачем мы это делаем? Сэр? — не забываю добавить я.

Он наклоняется вперед; я вижу кончики его пальцев, попавшие в область моего зрения.

— Потому что ты думаешь, что я считаю тебя слабой. Потому что прямой сейчас ты боишься своей слабости. Потому что твоя боль принадлежит мне и никому другому, даже тебе. Потому что… — Эш делает вдох, и я почти чувствую боль и потребность, которые от него исходят. — Потому что я чуть тебя не потерял, Грир. Поверь мне на слово, я хочу, чтобы одной ночи, когда я держал тебя в своих руках, было достаточно для того, чтобы облегчить эту боль, разрушить эту новую преграду между нами, но это не так. — Он осторожно запускает пальцы в мои волосы. — Понимаешь, мне это тоже нужно. Мне нужно, чтобы всё было именно так.

Я как можно сильнее наклоняюсь навстречу его прикосновению, подталкивая его руку, словно кошка.

— Значит, это для нас обоих?

— Возможно, больше для меня, чем для тебя. Эмбри рассказал мне, что произошло в Карпатии, о том, что ты попросила его сделать.

Эмбри сел позади нас. Я обеспокоенно поднимаю глаза на Эша, но он проводит пальцем по моим губам, и нажимает на них подушечкой.

— Один демон за раз, Грир.

— Никто не может бороться с одним демоном за раз, — говорю я, наслаждаясь прикосновением его пальцев. — Демоны ходят под руку, действуют сообща. Они идут в комплекте.

Эш просовывает два пальца в мой рот, заставляя замолчать.

— Не сегодня, не для тебя. Я рад, что Эмбри был там, чтобы дать тебе то, в чем ты нуждалась. Я не сержусь… ревную, вероятно. — Он смотрит на Эмбри, делая глубокий вдох, а потом снова смотрит на меня. — Ладно, да, я очень сильно ревную, но он спас тебя от Мелваса. Я бы отдал ему что угодно. А ты… ты прошла через ад… думаешь, что есть какой-нибудь бальзам, какое-нибудь утешение, в котором я мог бы тебе отказать после этого? Сегодня мы даже не будем об этом думать — сегодняшний день посвящен тому, чтобы ты находилась здесь, у моих ног, ведь мы оба знаем, что именно здесь твое место. Мою ревность отложим на другой день.

Я довольно долго посасываю его пальцы, а затем киваю. Это нужно нам обоим. Один демон за раз.

Я могу это сделать.

Эш откидывается назад.

— Хочешь пройти через то, что я запланировал?

Я прикусываю губу изнутри, мозг просто взрывается. Профессор Грир хочет пройти через это. На самом деле, профессор Грир хочет сказать «Максен» прямо сейчас и потребовать массаж вместо сцены. Но более сумасшедшая часть меня упрекает профессора Грир в трусости. За восемь месяцев Эш ни разу мне не навредил, никогда не толкал меня туда, куда мне не нужно было идти. Если он считает, что мне это нужно, тогда я должна учитывать, что он может быть прав.

Мне действительно это нужно. Хотя, отчасти я не могу это правильно объяснить. Мне нужно что-то грубое. Что-то приземленное. Боль для избавления от боли.

Наконец, я качаю головой, все еще глядя вниз.

— Я не хочу знать. Я просто хочу… — Чёрт. Неужели я никогда не смогу объяснить то, что чувствовала из-за тех нежеланных прикосновений? — Я просто хочу почувствовать себя твоей. Не его.

Я не произнесла имя, но Эш понимает. Его руки сжимаются в кулаки.

— Ты не его, — говорит он яростно. — Ты — моя.

Киваю, хотя слезы обжигают мои глаза. Это такая основополагающая истина — Мелвас не в силах изменить то, кто я, то, кому я себя отдала, то, какого именно секса я страстно желаю — все же, прямо сейчас плащ из крапивы вернулся, и он жалит. Изнасиловал бы меня Мелвас, если бы по всему моему телу не было отметин оставленных Эшем и Эмбри? Если бы на моей коже не было того неоспоримого запаха покорности? Было ли во мне что-то, что побудило его к изнасилованию?