Американский принц (ЛП) - Симон Сиерра

— М-м-м, — издаю стон я, стараясь не произносить слова практически в самый последний момент. — М-м-м.

Эш смеется, этот смех отдает вибрацией на моем члене и глубоко в животе, который сжимается в ответ. Он берет меня глубже, и боже, как бы я хотел его сейчас видеть! Видеть эту темную, всегда гордо поднятую голову, сейчас склонившуюся надо мной, эти широкие плечи, между моими ногами. Эш утверждает, что он — не настоящий садист, но отказывая мне в этом зрелище, этой визуальном воспоминании… это более чем достаточное подтверждение его садистских наклонностей.

Он берет меня так глубоко, что я чувствую заднюю стенку его горла, а затем, когда я начинаю раскачивать своими бедрами по направлению к его лицу, кладет руку поперек низа моего живота, чтобы удержать меня неподвижно. Пришпиливает меня к месту так, чтобы он мог сосать меня так, как ему хочется, не торопясь, облизывает основание моего члена и крутит языком вокруг головки, смешивая щипки губами, поцелуи, и нежное поглаживание кончиками пальцев моей промежности. Словно даже когда он доставляет мне удовольствие, то делает все это для себя. Все для себя.

Он спускает ниже мои штаны, теперь он может скользнуть ладонью по коже на внутренней поверхности моих бедер, провести линии по мышцам и сухожилиям на верхней части бедер и живота, ущипнуть выступы моих тазовых костей. Теперь он позволяет мне извиваться, позволяет крутить бедрами. Я слышу трение, и мне требуется секунда, чтобы понять, что это мои ботинки трутся о ковер, когда у меня беспокойно двигаются ноги.

Эш все равно меня удерживает, отказываясь позволять моему отчаянию диктовать его темп. На самом деле, он двигается еще медленнее, сосет меня, делая медленные глубокие втягивания, облизывая широкой частью языка, и, черт побери, какая же это пытка… не видеть того, как это происходит. Не иметь возможности навсегда запечатлеть это в памяти, ведь он «передергивал» мне бесчисленное число раз, и столько же раз меня трахал, так же несколько раз он ласкал меня своим ртом, чтобы подразнить или довести до грани, но никогда это не происходило так. Никогда не он не действовал так нежно, внимательно и так долго.

Я слышу, как он шепчет:

— Это мое «спасибо». — Губы оставляют след из поцелуев на мускулистых линиях моего живота, на бедрах, на пупке. — Моя благодарность, — он быстро и грубо всасывает мою головку, заставляя меня тяжело дышать. — Моя бесконечная, безграничная благодарность.

Мои пальцы вжимаются в диван, и, как ни странно, мне хочется быть связанным — это кажется лучше, чем нести ответственность за свой собственный контроль, знать, что между этим моментом и моими пальцами, зарывающимися в его волосы, нет ничего кроме моего несуществующего самоконтроля. Мне хочется лишь прикоснуться к его голове, когда он двигается на мне, провести пальцами по этим губам в том месте, где они обхватывают мой член. Захватить одну из этих блуждающих рук и провести ею вверх к моей груди, где она может спокойно лежать на моем сердце.

Точка невозврата наступает мучительно медленно, зарождаясь глубоко и низко в моем паху. Мой мир, где я с завязанными глазами, сжимается до тепла атласного языка Эша, хватки его туго обхватывающего меня горла, давления, зарождающегося под моим членом. Мои ноги двигаются вокруг него, мои туфли все еще скользят по ковру, а бедра и пресс так напряжены, так чертовски сильно напряжены…

— Хочешь кончить мне в рот, Эмбри?

Я киваю, мое тело натянуто туго, как тетива, готовая оборваться.

— Скажи «пожалуйста». — Кончик его языка быстро двигается по головке моего члена, и он уделяет дополнительное время, чтобы лизать мое отверстие в ней.

— Ох, бля! О, бля, о, бля, о, бля.

— Ты неправильно произносишь слово «пожалуйста».

— Пожалуйста, черт возьми, пожалуйста…

Эш меня снова поглощает и работает так усердно и «глубоко», что у меня поджимаются пальцы ног прямо в ботинках, и мне кажется, что все в моем тазу вот-вот лопнет и рассыплется, а затем меня поражает первая волна силой с двухтонную бомбу. Я кричу, выгибаю спину и поворачиваюсь набок — одним махом, и он обхватывает пальцами мои бедра, чтобы удержать меня неподвижно, словно я прерываю что-то для него.

Ударяет вторая волна, а затем я изливаюсь в рот Эша, фонтанируя своим оргазмом на его широкий сильный язык. Я снова толкаюсь глубже, моя набухшая головка сжимается сильными сглатываниями его горла, в то время как я продолжаю содрогаться, пульсировать и бить струей. Эш все это проглатывает, его пальцы все еще сжимают мои бедра, а его твердые губы все еще на моем члене. Я полностью истощаюсь, и вот тогда-то он и отстраняется

Я ожидаю, что Эш встанет, ожидаю, что его безжалостные пальцы дернут мой подбородок вперед, чтобы Эш теперь мог отыметь мой рот, но вместо этого я слышу вздох и чувствую что-то, что не помню, чтобы чувствовал прежде — его голова прижимается к моей ноге. И это, гораздо больше, чем минет, — это то, что я отчаянно хочу видеть, потому что кто знает, повторится ли это снова? Эш, стоящий на коленях между моими ногами, прижимающийся головой к моей ноге.

Я тянусь к повязке, а он быстро говорит:

— Не надо. Оставь ее на мгновение.

Я сжимаю пальцы в кулак, они так чешутся, желая ослушаться, но, наконец, мне удается вернуть руку на диван. Я чувствую и слышу, как Эш вздыхает.

— Еще на мгновение. Я знаю, что это должно быть для тебя, но я хочу, чтобы это было… чуть дольше.

Его ладонь поднимается, гладит мой живот, а затем, наконец, ложится туда, где я хотел ее раньше, на мое сердце. Саженец мысли пробивается через почву моего сознания. Возможно, даже не мысль, скорее чувство или инстинкт, что как-то, несмотря на новизну произошедшего, Эш, стоящий на коленях и обслуживающий меня… это не так сильно отличается от того, что мы делали в прошлом. Ведь несмотря на то, что он сейчас стоит на коленях, что именно он глотал мою сперму, он все еще контролирует ситуацию. Он молчаливо указывает на то, что ему все еще принадлежит мое сердцебиение.

— Я люблю тебя, маленький принц, — шепчет он, его теплая ладонь все еще лежит на моей груди. Я сжимаю глаза под повязкой, чувствуя нечто вроде болезненного восторга. После многих лет эти слова до сих пор не потеряли свою силу надо мной. Их власть поражать меня, и их власть пугать меня, потому что любить такого человека, как он, — нелегкое бремя.

— Тебе не обязательно отвечать. Я не хочу тебя подталкивать.

— Ты же знаешь, что я тебя люблю, — говорю я, и делаю это немного раздражительно, потому что Эш имеет полное право сомневаться в глубине моих чувств, и я это знаю. Но как я могу заставить его понять? Что каждый раз, когда я отталкивал его, это было для его же гребаного блага? И не для его же блага в каком-то неопределенном, моральном смысле, а для его практического, конкретного продвижения? Если бы он женился на мне, то мы бы сейчас не были в его личном кабинете в Кэмп-Дэвид. На этом столе не лежали бы ожидающие его кучи отчетов. Он не ушел в отставку из армии в звании майора. Ничто из того, что сделало его тем, кто он есть сегодня, не было бы возможно, если бы он публично объявил себя бисексуалом, и я ненавижу это так же, как и все остальные, но это гребаная правда. Я пожертвовал собой, своим собственным счастьем, потому что любой мог видеть, что такие люди, как Максен Колчестер, не рождались каждый день. Любой мог видеть, что ему было суждено творить великие дела — и опять же, не в расплывчатом смысле «мы все — дети Вселенной», как в книге «Ешь, молись, люби», а действительно великие вещи. Исторически важные вещи. Влияющие на миллионы жизней для достижения лучшего. Это было несправедливо по отношению ко мне или к нему, но то, что необходимо, не всегда справедливо.

Сейчас я это осознаю лучше, чем когда-либо.

Эш поднимает голову с моей ноги и убирает ладонь с моего сердца, и я падаю духом. Он встает и развязывает повязку, и его лицо — это первое, что я вижу, когда открываю глаза при дневном свете. Его лоб слегка сморщен, уголок рта опущен вниз, а он смотрит на меня так, словно хочет, чтобы я что-то сказал, что-то большее.