Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья

Врач вздохнула.

– Пойдёмте.

На него косились немногочисленные попадающиеся им на пути по светлому просторному коридору сотрудники отделения реанимации. Петр едва поспевал за быстро идущей женщиной-доктором, поправляя на плечах то и дело сползающий белый халат.

– Сюда, – перед ним открыли стеклянную матовую дверь.

Он подсознательно ожидал худшего. Да, какие-то приборы попискивают. Да, игла капельницы в руке. Но лицо же совершенно нормального цвета, даже румянец на щеках. Кажется, что Эля спит.

– Она спит? – Петр обернулся к врачу. Она, судя по всему, уходить не собиралась. Как и медсестра в углу палаты.

– Она без сознания, – с легким раздражением отозвалась врач. Обернулась к медсестре: – Не приходила в сознание?

Та отрицательно покачала головой.

Петр в общих чертах знал правила поведения в палатах реанимации. Но сейчас он не мог поступить иначе. Он слишком отчетливо помнил ледяной холод ее тела. Поэтому подошел к кровати и легко коснулся пальцами ее руки.

– Теплая, – он обернулся к недовольно нахмурившему брови врачу.

– Я бы не обольщалась. Вполне возможно, это начинается жар. Будем наблюдать. А сейчас прошу покинуть палату.

Это даже хорошо, что у Эли такой строгий лечащий врач. Строгий – значит, ответственный.

– Доктор, можно вас на два слова?

– Тамара Александровна! – звонко окликнули ее из другого конца коридора

– Иду! – отозвалась так же громко она. А потом обернулась к Петру: – Только на два. Мне надо работать.

Петр кивнул.

– Вы сегодня будете с Элей?

– Я дежурю. Буду здесь всю ночь.

– Хорошо, – Петр полез в карман, вытащил ручку, блокнот, вырвал листок. – Вот мой номер, имя, фамилия, должность. Звоните в любое время, если что-то случится. Звоните мне по всем вопросам, связанным с пребыванием Эли в больнице. В том числе, и по финансовым. Вы меня понимаете?

– Я вас понимаю, уважаемый будущий муж, – доктор вытянула бумажку из пальцев Петра и сунула ее в карман. – Всего хорошего.

И она быстро пошла по коридору – работать. А Петр, проводив взглядом ее фигуру, пошел к дверям отделения, на ходу поправляя сползающий с плеч халат.

У него тоже сегодня вряд ли получится ночью поспать.

– Пап, привет.

– Что случилось?

Петр вздохнул. Обмануть отца у них с братом никогда не получилось – ни в детстве, ни теперь.

– Ты прав. Случилось.

– Ты где?

– Я в порядке! – Петр еще раз вздохнул, давя раздражение в голосе. Он же просить собирается. Смири-ка гордыню, Петр Тихонович. Отец за тебя волнуется, и это нормально. Ты же за Элю волнуешься – еще как, тут и слово-то надо подобрать другое, но таких слов Петр не знал. Волнуешься, хотя она и взрослая. Это нормально – волноваться и переживать за тех, кого любишь. Поэтому продолжил Петр спокойнее. – Ситуация следующая. Сейчас в больнице находится… находится очень важный для меня человек. Возможно, понадобится… понадобится то, на что у меня не хватит… ресурсов. Я имею в виду дорогостоящее лечение, лекарства. Пока не знаю, но, на всякий случай…

– Что с Элей?

– Ну откуда ты все знаешь?! – не выдержал Петр.

– Работа у меня такая – все знать. А еще вокруг меня исключительно умные женщины, они меня в курсе держат. Что сейчас надо?

– Пока ничего. Эля пока без сознания.

– Ты как так за девочкой не доглядел?! А еще мент!

– Пап, не начинай!

– Не папкай! И держи нас в курсе, – на заднем фоне послышался голос матери, и отец добавил: – Все решим. Я пошел на доклад к высокому начальству. – А потом добавил совсем тихо: – Не бойся. Мы рядом.

Вот в такие минуты ты понимаешь, для чего человеку семья. Чтобы в трудный момент тебе сказали: «Мы рядом».

– Петр Тихонович, я написал заявление на самоотвод, – такими словами встретил Петра Арсений. – Чего и вам советую.

Петр молча сел, уперся в стол локтями, растер лицо. Потом словно через силу кивнул.

– Ну что там? Допросил?

– Да что там… – буквально прошипел Арсений. Потер рукой плечо, шею. – Даже я не удержался – один раз схватил за грудки и приложил его о стену. А что уж говорить о вас… Нельзя вам с ним разговаривать, Петр Тихонович. И…. А давайте, чайку забабашим?

– Давай, я сегодня буду истребителем чаек? – Петр тяжело встал. – А ты рассказывай.

– Я с простого начну, хорошо? – Арсений устроился в кресле, поерзал. – Про алиби. Я и сам допер уже – нет, не хвастаюсь, там просто. Мы и правда, идиоты. Это было так очевидно.

– Что очевидно?

– Что телефон и человек – это не одно и то же. А то мы так привыкли, что человек без телефона – это и не бывает даже так. Раньше говорили, без бумажки ты букашка, а теперь без телефона ты вроде как и не человек вовсе.

– Точно! – Петр хлопнул ладонью по столу. – В данных ведь значится телефон. Это телефон был в аквапарке! А не сам Конищев!

– Все так, Петр Тихонович. Но в совокупности – данные от сотовиков, билеты в аквапарк, показания подруги – все выглядело убедительно.

– А на самом деле она его покрывала. И обеспечивала алиби.

– Конечно. Она была в аквапарке одна, с его телефоном. Нет, он туда зашел, представляете? На тот случай, если мы это как-то будем проверять. А потом сразу вышел. Браслет сдавать не стал, ей оставил – тоже на всякий, чтобы она им потом пикнула на выходе.

– Какой браслет?

– Ну, там браслеты выдают для контроля времени. Говорит, что сказал, будто потерял браслет, штраф даже заплатил за утерю. Вот так вот, Петр Тихонович.

– Ловко придумано. А мы и в самом деле идиоты.

– Идиоты, – согласился Арсений. – Вцепились в плакающего мальчика, такой он был весь из себя соблазнительный подозреваемый, и словно ослепли. Дальше рассказывать?

– Рассказывай.

– В общем, иконы он еще за год до убийства подменил. Знал, где лежал запасной комплект ключей от квартиры, код от сейфа подглядел. Он же любимый племянник, профессор от него мало что скрывал, думаю, не особо прятался, когда сейф открывал и иконы показывал. Операцию Конищев-младший долго планировал: как попасть в квартиру, как подменить иконы в отсутствие хозяев. Подделка такая грубая, потому что ляпали по описанию. Ну а потом профессору приспичило передать иконы в музей. Он в очередной раз полез сейф и…

– И увидел, что иконы подменили.

– Точно.

– Вызвал племянника на разговор, слово за слово, вышла ссора, этот говнюк испугался – и хватанул дядю бюстом по башке.

– А офорты он в припадке беспамятства прихватил?

– Утверждает, что да.

– Пытается выкрутить себе убийство в состоянии аффекта, гаденыш, – Петр устало прижался затылком к стене.

– Пытается, – согласился Арсений, прихлебывая чай. – Да только хрен у него это выйдет. Все указывает, что он уже, когда к дяде на разговор ехал, понимал, что дело пахнет керосином и все просчитывал. Одно алиби чего стоит. Так что предумышленное. И это доказуемо. Ну да это уже не наша головная боль, Пётр Тихонович.

– Не наша, – Петр выпрямился. – Что, значит, пошел на сотрудничество со следствием добровольно?

– А то. Он вообще подготовленный приехал. Тут целая спектакля была – и про адвоката, и про досудебное соглашение.

– Шиш ему досудебное.

– Ему шиш. А девушке да.

– Есть за что?

– Есть. Она, во-первых, ничего не юлила и выложила все, как было. Утверждает, что не знала, во что именно он ее втянул с этим подставным алиби. О подмене икон тоже ничего не знала. Как и об убийстве профессора. Ей, собственно, инкриминировать можно, по большому счету, только пособничество в незаконном лишении свободы. А, во-вторых, она сказала, что тайком от Конищева приходила в… в погреб. Пить давала. И немного есть.

– Какое душевное благородство, просто в голове не укладывается, – процедил Петр. – Да и вообще – теперь говорить можно все, что угодно. И обелять себя. Тебе ли не знать, какие они все, когда их арестовывают, на допросах сразу становятся белые и пушистые. Не был, не был, не был, не был, даже рядом не стоял.