Даниэла Стил - Удар молнии
— А что мы будем делать в выходные? — непринужденно спросил Сэм, и Алекс воззрилась на него с удивлением. Он вел себя так, как будто ничего не произошло. — Давай позовем кого-нибудь и пообедаем с друзьями или пойдем в кино, если дома будет Кармен.
Алекс смотрела на мужа, не веря собственным ушам. Как он может?
— Я не хочу никого видеть. Что я им скажу? Привет, мне только что удалили грудь, и мы решили, что устроим обед в честь этого события, пока не началась химиотерапия? Ради Бога, Сэм, где вся твоя тактичность? Все это не так просто.
— Я это прекрасно понимаю, но я не хочу, чтобы ты сидела на одном месте и жалела себя. Ты же знаешь, что жизнь должна продолжаться. В конце концов, твоя грудь не была слишком большой, так что подумаешь, большое дело!
Сэм пытался шутить, но для Алекс это действительно было большое дело. Она утратила часть своего облика и самоощущения, а жизнь ее в каком-то смысле висела на волоске. Да, это была очень большая травма, несмотря на то, что грудь ее была маленькой. Она бы многое отдала за то, чтобы ее не потерять.
— Как ты теперь будешь меня воспринимать? — в лоб спросила она, глядя Сэму прямо в лицо. Ей хотелось услышать от него правду, потому что до операции он не утруждал себя тем, чтобы заверить ее в своей любви. Сэм считал, что его присутствие здесь говорит само за себя. Для Алекс этого было недостаточно. Он просто заходил на часик каждый день, между работой, домом и остальной своей жизнью. Казалось, он воспринимал все это слишком легко.
— Что ты имеешь в виду? — переспросил он с некоторым раздражением.
— Я спрашиваю, не вызовет ли у тебя отвращения мой нынешний вид?
Сама себя она еще не видела, поэтому не была уверена в том, о чем спрашивает, но ей отчаянно хотелось услышать от Сэма слова поддержки.
— Откуда я могу знать, что я буду чувствовать? Я не думаю, что для меня это имеет такое большое значение. Давай попробуем пересечь этот мост, раз уж мы к нему подошли.
— Когда? На следующей неделе? Завтра? Сейчас?
В глазах Алекс появились слезы — снова она услышала от него не то, что хотела, не то, что ей было нужно. Что до Сэма, то ее вопросы, казалось, приводят его в ужас.
— Хочешь, я тебе покажу? — продолжала она. — Или ты желаешь сначала увидеть фотографии, чтобы знать, к чему тебе готовиться? У доктора Германа есть несколько отличных экземпляров, очень четких и красочных. Это выглядит, как плоский кусок мяса без всякого соска.
Алекс увидела, что Сэм побледнел и разозлился.
— Зачем ты это делаешь? Ты хочешь напугать меня или заставить меня в ужасе бежать, прежде чем мы научимся с этим жить? В чем дело. Ал? Ты сердишься на меня или просто обижена на судьбу? Попробуй как-то изменить свое отношение к этому вопросу, пока перед тобой еще не встала проблема восстановления груди.
— Кто тебе сказал, что я собираюсь восстанавливать грудь? — удивленно спросила Алекс.
— Доктор Герман говорил мне, что через несколько месяцев ты при желании сможешь сделать пластическую операцию.
Мне кажется, что игра стоит свеч.
— А до этого времени я, по-твоему, должна сидеть взаперти? — ядовито откликнулась Алекс, и Сэм воздел к небу руки в явном раздражении.
— Слушай, по-моему, у тебя просто крыша поехала из-за всего этого. Мне очень жаль, что тебе удалили грудь. Мне очень жаль, что ты, как ты говоришь, «изуродована». Я не знаю, что я испытаю, когда это увижу. Понятно? Я тебе сообщу. Договорились?
— Обязательно сообщи.
Нет, он опять не говорил ей того, что надо было сказать.
Он не попытался убедить ее в том, что для него это все совершенно не важно, что она по-прежнему остается для него красавицей. Сэм хотел, чтобы их жизнь текла, как и прежде, как будто ничего не произошло. Обед и поход в кинотеатр казались ему совершенно естественным делом. Он отказывался понять, насколько обескуражена она была всем случившимся. Тем не менее она пыталась как-то выкарабкаться из своей депрессии, а он ей явно не помогал.
— Алекс, попробуй сконцентрироваться на том, чтобы побыстрее восстановить свои силы и вернуться домой. Когда ты увидишь Аннабел, ты почувствуешь себя гораздо лучше. Ты снова начнешь работать, и жизнь постепенно войдет в норму.
— О какой норме ты говоришь, если я буду сидеть на химии, Сэм? — грубо спросила она.
— О той, какую ты сама для себя определишь, — жестко ответил Сэм, не понимая, однако, до конца, что такое химиотерапия. — Ты не должна раздувать все это в трагедию и наказывать нас. Если ты будешь такая злая, как сегодня, Аннабел будет трудно это понять. Тебе придется смириться с тем, что произошло. Я теперь вообще не уверен в том, что в состоянии тебе помочь.
В конце концов, прошел только один день. Может быть, в этом все дело?
— Явно не в состоянии, — жалобно проговорила Алекс, — потому что ты, как мне кажется, слишком занят своей собственной жизнью, чтобы обременять себя всем, что происходит со мной. Сейчас, например, тебя ничего, кроме Саймона и новых клиентов, не интересует.
— У меня такая же напряженная работа, как и у тебя. Если бы что-то подобное происходило со мной, я не думаю, что ты бы отменяла процессы или встречи с клиентами. Попытайся реально смотреть на вещи. Ведь из-за того, что произошло вчера, весь мир не остановился.
— Да, это звучит весьма утешительно.
— Прости меня, — грустно произнес Сэм. — Что бы я ни сказал, это только больше тебя бесит.
— Ты мог бы сказать, что для тебя это вообще не имеет значения и что ты все равно будешь любить меня, с одной грудью или с двумя. Но раз ты говоришь совсем другое, это означает, что ты действительно так думаешь. Может быть, в этом все дело.
— Откуда я могу знать, что я буду чувствовать? Откуда ты можешь это знать? Может быть, это ты не захочешь больше заниматься со мной любовью после всего этого. Как я могу быть в чем-то уверен?
Его патологическая честность больно ранила Алекс — она была к ней не готова. Ее врач, или любой другой терапевт, или сама Алекс могли бы объяснить ему, как ему себя вести, но Сэм никогда бы не стал никого слушать. Он говорил ей правду и прекрасно это знал. А она не хотела воспринимать эту правду.
— А я уверена в том, что буду любить тебя, что бы с тобой ни случилось, как бы тебя ни изуродовали. Даже если бы ты был обезображен, облысел, остался бы без яиц или провел остаток жизни в инвалидной коляске!
— Очень благородно с твоей стороны, — холодно сказал Сэм, — но, по-моему, ты просто не понимаешь, что говоришь.
Как ты можешь знать, что бы ты чувствовала, если бы со мной произошло что-либо подобное? Пока не попадешь в переделку, бесполезно что-либо предсказывать. Легко говорить, что на твое отношение ко мне это все никак не повлияло бы, но знать наверняка ты этого не можешь. Может быть, тебе стало бы трудно со мной общаться, даже если бы ты чувствовала, что для меня это будет очень больно.
