Николя Барро - Однажды вечером в Париже
В понедельник я намеревался ненадолго заглянуть в кинотеатр, чтобы со всеми познакомиться, – на этом настояла Солен, но от перспективы в воскресенье тащиться со всей киногруппой на многочасовую экскурсию, да еще на Монмартр, меня прошиб холодный пот.
Издали она еще более или менее ничего, эта пышная белая церковь, похожая на торт, возвышающаяся на знаменитом холме, на который можно подняться на фуникулере, маленькой канатной дороге. Но когда поднимешься туда и оглядишься, сразу поймешь, что Монмартр – довольно неказистое место, особенно днем. У подножия холма лепятся дешевые лавчонки, какие-то подозрительные типы роются там в нижнем белье, его продают прямо на улице, грудами навалив на столах. Выше большие туристические автобусы протискиваются по узким улочкам, где в каждом доме ресторан, а в каждом ресторане, не сомневайтесь, когда-то ел, пил или рисовал как минимум один великий художник, о чем спешат сообщить памятные доски, таблички и вывески.
На паперти церкви и на лестнице сидят влюбленные студенты и обвешанные фотоаппаратами туристы со всего света, малость разочарованные, потому что отсюда не видна Эйфелева башня.
Орды цыганок, как стаи голубей на площади Святого Марка в Венеции, налетают на тебя, едва зазеваешься, а что цыганкам нужно? – погадать по руке, или стащить бумажник, или заполучить подпись под какой-нибудь петицией либо все это разом. Большинство людей, которые поднялись на холм и бродят туда и сюда, с любопытством поглядывая по сторонам, слегка ошарашены и сбиты с толку, потому что все они – туристы; нигде в Париже они не бросаются в глаза так, как здесь. В окрестности церкви Сакре-Кёр легко может возникнуть впечатление, будто парижан здесь нет, кроме гарсонов и официантов всевозможных баров и ресторанов. И пожалуй, это впечатление недалеко от истины.
На живописной площади Тертр художники, пытаясь продолжать стародавнюю традицию, малюют более или менее удачные картинки. На самой площади всегда бурлит пестрый людской водоворот, а вокруг теснятся кабачки, ресторанчики, кафе, теснится и публика в них.
Ночью при свете старых фонарей, скрашивающих убожество, Монмартр и сегодня очень живописен, волшебство былых времен кажется нерушимым. Но при беспощадном свете дня он смахивает на ярко накрашенную бабенку, видавшую лучшие времена, которые теперь, увы, в прошлом.
Вид Монмартра днем меня угнетает, а я и так-то пребывал в меланхолии. Словом, я отказался, пожелав Солен Авриль получить побольше удовольствия от экскурсии.
Чуть позже позвонил Аллан Вуд и спросил, неужели я и правда не согласен поехать с ними на Монмартр. Погода-то просто как по заказу, идеальный денек для прогулки по Монмартру! В их распоряжении три машины с водителями, решено хорошенько обследовать квартал художников, и все уже пляшут от восторга в предвкушении удовольствий.
Представить себе идеальный денек для прогулки по Монмартру я, как ни старался, не мог, но, в конце концов, я не американский турист. Так что я вежливо промолчал.
– Солен Авриль живописала нам радужными красками, – продолжал Аллан Вуд, – какая там красота. – Он был полон энтузиазма, а я подумал, что после десяти лет жизни в США нежные парижские воспоминания кинозвезды, как видно, стали еще и ужасно сентиментальными. – Мы хотим посмотреть музей Монмартра, а потом зайдем перекусить в «Ле Консулат», ведь там рисовал сам Пикассо!
Я ухмыльнулся, поскольку насчет Пикассо не был уверен, но ресторан-бистро «Консулат» знал неплохо. Он находится на холме довольно высоко, там, где под острым углом сходятся две мощенные булыжником улочки. Возле дома есть крохотная терраса, на которой и я сиживал, смакуя луковый суп. Кстати, суп был отменный.
– Отличный выбор, – сказал я. – Не забудьте отведать лукового супа.
– Так вы действительно не поедете?
– Да, действительно не поеду.
Аллан Вуд никому не навязывает свою волю. Он для этого слишком умный человек.
– Ну хорошо, Аллэн, – сказал он. – Тогда приходите вечером, посидим в баре «Хемингуэй», выпьем клубничного дайкири. О’кей?
– О’кей. – Почему бы и нет.
Вот так получилось, что в воскресенье вечером я сидел с Алланом Вудом в баре «Хемингуэй». Тихо наигрывал джаз, вокруг, куда ни глянешь, всякое охотничье и рыболовное снаряжение, и довольно неожиданно у нас завязался доверительный мужской разговор.
Вернее, сначала мы решили кое-какие организационные вопросы, связанные со съемками, а потом Аллан Вуд вдруг наклонился вперед и внимательно посмотрел мне в глаза:
– You are so blue[28], Аллэн. Что с вами? У вас раздавленный вид. – Он пошевелил пальцами, как бы нащупывая слово. – Раздавленный – это правильно?
– Подавленный. – Я немного смутился и сделал изрядный глоток дайкири. Но что толку-то? Подавленный был, подавленный и остался. – Э, чепуха. – Я пожал плечами. – Просто немного устал.
– Нет-нет, Аллэн. Вы раздавлены. Я такие вещи замечаю. – Режиссер покачал головой. – Последний раз, когда я вас видел, за нашим веселым ужином в «Рице», вы были радостный и счастливый. А теперь вы абсолютно переменились. Я с вами очень комфортно себя чувствую, Аллэн, правда, вы мне нравитесь. – Его карие глаза смотрели на меня озабоченно. – Вы не хотите сказать, что с вами? Может быть, я могу помогать?
– Едва ли. Дело довольно сложное.
– Позвольте мне угадать. Это женщина.
Я молча кивнул.
– Очень красивая женщина?
Я вздохнул и опять кивнул.
– Вы влюблены?
– Да, меня порядком шарахнуло.
– На вашу любовь не отвечают?
– Не знаю. – Я скинул в дайкири земляничку с края бокала и смотрел, как она опускается на дно, это был третий бокал за вечер. – Сперва я думал, она отвечает на мои чувства. Все казалось совершенным. Неповторимым. В моей жизни еще не было ничего подобного. – Я горестно засмеялся. – Неповторимым и стало на самом деле. Она не пришла на свидание и с тех пор вообще ни разу не позвонила и не появилась. Иногда мне кажется, что все происходило только в моем воображении. Такое чувство, как будто в реальной жизни ее никогда не было, понимаете?
Он смотрел сочувственно.
– Да, – сказал он просто. – Очень хорошо понимаю, что вы хотите сказать. Oh, boy, этого я и опасался. Это очень типично. Она такая очаровательная. Такая удивительная. И вдруг она изменяет отношение к тебе, бросает, просто раз – и все. – Он щелкнул пальцами. – Вот и беднягу Карла она точно так бросила. – Аллан Вуд грустно отхлебнул дайкири.
Я удивился:
– Карл? Кто это – Карл?
