Кейт Фернивалл - Содержантка
Впереди показалась телега. Катилась она ужасно медленно и, хоть была еле видна, явно двигалась в сторону штабеля. Лида попыталась пересчитать количество крошечных фигурок, впряженных в нее, но было еще слишком далеко. Она несколько раз моргнула и снова стала считать. Их должно было быть не меньше двадцати. Впившись в фигуры глазами, она уже не замечала ничего другого.
— Гражданка! — Это был мужчина в костюме, тот самый, с часами, но на этот раз голос его звучал резко. — Закройте, пожалуйста, окно!
Она не услышала его. Он прикоснулся к ее локтю и приподнялся, как видно собираясь сделать это самостоятельно, но, прежде чем он успел взяться за ручку, Лида достала из висевшей у нее на плече сумки два больших ярко-красных узла. Оба они были связаны из платков, и внутри каждого лежал для утяжеления какой-то груз.
— Послушайте-ка… — Человек в костюме начал терять терпение.
Она уже видела впереди, в нескольких сотнях метров от рельсов, группу работающих заключенных, их было всего четверо. Они копали землю лопатами, наверное, расчищали от камней дорогу. Лида сорвала с шеи красный платок, высунулась, насколько могла, из окна и отчаянно замахала этим ярким куском материи. Вперед-назад, вперед-назад, чтобы привлечь к себе внимание.
— Пожалуйста, — неслышно прошептала она, — поднимите глаза.
В лицо ей ударило облако копоти, вылетевшее из трубы локомотива. Фигуры стремительно приближались. Но никто из них не отрывал взгляда от лопаты. Неужели они не хотят видеть человеческих лиц в окнах вагонов? Может быть, свобода стала для них невыносимым зрелищем? Сто метров. Ближе к ним она не подберется никогда. Лида взяла один из платков с грузом, высунула руку в окно и запустила его вверх. Пока он ярко-красной птицей по дуге летел сквозь дрожащий воздух, она набрала полные легкие воздуха и издала долгий истошный крик. Никто из зэков не посмотрел в ее сторону.
Неужели они не слышат? Или слышат, но им все равно?
Красная птица приземлилась на край камня, отскочила от него и перепорхнула на открытую площадку, где наконец замерла рядом с пнем среди мертвых корней. Нет, нет, нет. Рот Л иды снова раскрылся, но на язык ее тут же налип пепел из трубы.
— Прекратите. — На этот раз заговорил мужчина, который спал, закрывшись кепкой. Он проснулся и теперь смотрел на нее со злостью. — То, что выделаете, противозаконно. Прекратите немедленно, или…
— Или что? — Молодой солдат, который спокойно сидел до этого рядом с Лидой и на которого она вряд ли даже хоть раз посмотрела, поднялся с места и встал радом с ней. — Или что? — повторил он.
Среди остальных солдат раздался смешок.
— Не связывайтесь с ним, товарищ, — предупредил кто-то. — Он наш лучший боксер.
Лида подняла второй узелок, собираясь бросить и его.
— Разрешите мне.
Солдат протянул сильную руку широкой ладонью вверх и замер с вежливой улыбкой на лице. Лида заметила, что его нос недавно был сломан, а синяк уже успел приобрести тускло-желтый оттенок. Лида колебалась не дольше одного поворота железных колес, потом вложила солдату в руку маленький сверток и села на свое место, открывая ему пространство. Он улыбнулся ей, бросил армейскую шапку на свое сиденье, просунул широкие плечи в окно, тщательно прицелился и с натужным вздохом изо всех сил метнул снаряд.
Красная точка взмыла в небо, как будто не собираясь падать. Лида следила за ней, не отрывая глаз. Все ее надежды были внутри этого связанного узлом платка. Он перелетел через камни, завис в воздухе и по красивой дуге пошел к земле. Упав, узелок даже не подпрыгнул, потому что приземлился прямо посредине широкого, искрящегося белизной пятна снега. Лида готова была расцеловать солдата, но всего лишь сказала:
— Спасибо. Огромное спасибо. — И благодарно улыбнулась.
Он зарделся и сел на место. Остальные солдаты зашумели, поддразнивая его, кто-то даже кукарекнул по-петушиному.
Человек в кепке сердито сдвинул брови, но ему хватило ума промолчать, в то время как тот, что был в костюме, привстал и принялся толчками закрывать окно, не обращая внимания на громогласный смех.
Наконец окно было закрыто.
Сердце Лиды неистово колотилось. Под стук колес, когда заключенные уже остались позади и потерялись из виду в ледяном ветре, она позволила себе вспомнить слова записки, вложенной в красный узел: «Я — дочь Йенса Фрииса. Если он здесь, передайте ему, что я приехала. Мне нужен знак».
Внутри обоих свертков лежало по пять блестящих серебряных монет.
15
Чан Аньло двигался сквозь темноту, словно дыхание тени. Невидимо и неслышно. Воздух в его легких был насыщен влагой. Крики лягушек заставляли ночь дрожать, так же как пальцы наложницы заставляют трепетать струны гуциня.
Деревня Чжуматон не спала, она была наполнена светом и звуком, выливающимися через окна и двери на улицы. Красная армия опустилась на нее, как саранча. Солдаты с бутылками в руках и в сопровождении девушек расхаживали из одного дома в другой, пытаясь не забыть, в каком именно им было предписано оставаться. Деревенские старшины вежливо им кланялись, плотно сложив перед собой руки, и направляли людей в помятой армейской форме в питейные дома и игорные комнаты, где их карманы могли похудеть на несколько юаней.
Чан терпеливо стоял под высокой черной стеной и прислушивался к тому, как солдаты покидали здание с резными украшениями и фонариками, раскачивающимися по краю крыши. Огрубевшими от маотая голосами солдаты громко жаловались на то, что им приходится уходить, так ни разу и не выиграв в маджонг [10]. Один из солдат, стриженный почти под ноль, с длинными и тонкими ногами, отделился от остальной группы и зашел в переулок. Там он расстегнул штаны и с удовлетворенным вздохом стал мочиться.
Чан дождался, пока он закончит, после чего скользнул к нему из тени, крепко схватил за горло и зажал рот. Солдат замер и попытался повернуться.
— Тихо, Ху Бяо, ты рискуешь свернуть свою недостойную шею. — Чан едва слышно прошептал эти слова в самое ухо солдату и ослабил хватку.
Солдат мгновенно развернулся.
— Чан Аньло! Ты напугал меня до смерти.
Чан насмешливо поклонился.
— Хватит орать, как свинья недорезанная, Бяо. Я для этого и закрыл твой неумолкающий рот, чтобы ты молчал.
Ху Бяо постучал себя по голове костяшками пальцев.
— Прошу прощения, брат моего сердца. — Он подошел ближе (от него разило не только алкоголем, но и чем-то посерьезнее) и прошептал: — Какими судьбами тебя занесло в эту жалкую деревеньку?
