Энн Стюарт - Под покровом ночи
И вдруг сам испугавшись этих мыслей, он встрепенулся и поднял голову. Да, как это просто, снова вернуться к этим мыслям. И ещё проще претворить их в жизнь. Не удивительно, что преступность вокруг процветает.
— Эй, приятель, у вас все в порядке? — осведомился Шон, пьяно покачиваясь. — Вы как будто призрак увидели.
Тьернан заставил себя улыбнуться.
— Увидел, Шон. Ваш.
Это потрясло старика.
— О черт, — выдавил он, отступая и чуть не упав. — Ну и шуточки же у вас, Тьернан. Прямо мороз по коже пробирает. Какой-то висельный юмор. Вы это знаете?
— Знаю, — кивнул Тьернан. — Это так и есть.
* * *— Съешь лепешку, милая, — предложила Мабри.
Кэссиди уставилась в тарелку невидящим взором. Затем со вздохом ответила.
— Что-то у меня нет аппетита, Мабри. То ты масла в огонь подливаешь, то Ричард. От вашего мелодраматизма просто уши вянут.
Мабри пригубила бокал калифорнийского красного вина; Кэссиди же на этот раз предпочла кока-колу.
— Я вовсе не преувеличила, Кэсси, — промолвила Мабри. — У Шона скверные дела.
— Как раз это я и имела в виду, — вздохнула Кэссиди. — Шон и тебе успел мозги запудрить. Повторяю он здоров как бык и не собирается…
— Он умирает, Кэсс, — перебила её Мабри. — И он не подозревает, что я об этом догадываюсь. Боль пока терпима, и, по словам, его лечащего врача, она его не будет уж слишком донимать. Вот почему Шон стал столько пить. Будучи подшофе, он надеется обойтись без наркотиков. У него рак, Кэсси. Причем в запущенной стадии.
Кэссиди похолодела. На лбу её выступила испарина. В ноздри вдруг шибанул пряный аромат китайского чая.
— Сколько ему осталось?
— Боюсь, что немного. Он хочет закончить книгу. Для него это необходимо, Кэсс. И ему нужна твоя помощь.
— Но почему он придает этой книге такое значение? Дело ведь не в деньгах — я слишком хорошо знаю Шона. Несмотря на всю его расточительность, большего скряги в денежных вопросах, по-моему, днем с огнем не сыскать.
— Не скажи, — покачала головой Мабри. — Кстати, если ты считаешь, что твой отец вкладывался в страхование здоровья или жизни, то ты сильно заблуждаешься. Он всегда повторял, что вверяет свою жизнь в руки Фортуны.
— Ну и посмотри, к чему это привело!
— Это привело к тому, что ему досталась я, — напомнила Мабри с тонкой улыбкой. — И ты, между прочим.
— Еще те подарочки, — вздохнула Кэссиди, борясь с нарастающими страхом и тревогой. — Не забудь ещё про Ричарда Тьернана. И все-таки не могу понять, хоть убей, почему он придает этой книге такое значение?
— Он хочет уйти, оставшись легендой. Ты сама знаешь, что после "Выхода сатаны" из-под его пера не рождался ни один шедевр. Шон и сам это понимает, только признать не хочет. Да, и другие его книги продавались потом неплохо, хотя две последние так и не оправдали расходов на публикацию. Вот почему, Кэссиди, я думаю, что он не смерти боится, а забвения. Самое дорогое для него его талант и его репутация…
— И тем не менее он готов поставить её на карту ради какой-то дешевой сенсации.
Мабри вновь покачала головой.
— Он пишет вовсе не то, что думаешь.
Кэссиди в отчаянии всплеснула руками.
— Тогда как, черт побери, я могу ему помочь, если я даже понятия не имею, о чем его книга? — удрученно воскликнула она.
— О Ричарде Тьернане, — ответила Мабри.
Кэссиди глубоко вздохнула; грудь её стала судорожно вздыматься и опускаться.
— Нет, Мабри, я не могу здесь оставаться. Только не Тьернан.
Я… Он меня пугает.
— Думаешь, все-таки он их убил? — спросила Мабри. — Или, что важнее ты боишься, что он замыслил убить тебя?
Кэссиди поморщилась.
— В твоих устах это звучит нелепо, почти комично. Нет, я не боюсь, что он замыслил меня убить. Дело совсем в другом. Он чего-то от меня добивается, Мабри. Чего-то страшно важного, но я никак не могу взять в толк — чего именно. И это меня пугает.
— Мне казалось, ты никогда не страдала избытком воображения, заметила Мабри.
— Я, между прочим, дочь своего отца, — напомнила Кэссиди, криво улыбнувшись.
— Но почему бы тебе не спросить его в лоб, что он от тебя хочет, чтобы покончить со своими страхами?
— Ты думаешь, он скажет? Это просто смешно!
— Могу я что-нибудь сделать, чтобы ты осталась у нас? — спросила Мабри.
— Нет, — твердо ответила Кэссиди. — Я уже давно приучилась принимать решение самостоятельно, в противном случае мои дражайшие родители давно сожрали бы меня с потрохами. Ради Шона я готова на все, но только не ценой собственной жизни. Я приеду, когда здесь не будет Ричарда, а пока я должна привести нервы в порядок. Я хочу жить, и я давно отринула прошлое. В Балтиморе у меня спокойная и размеренная жизнь, и я не хочу с ней расставаться.
Мабри откинулась на спинку стула и тяжело вздохнула.
— Что ж, будь по-твоему, — отрешенно сказала она. — Я провожу тебя к поезду.
Кэссиди не ответила. Как все, казалось бы просто — бежать, оставив все позади. Она уедет в Балтимор, выкинет из головы эту историю, навсегда позабудет о существовании Ричарда
Тьернана. В конце концов желтую прессу она не читала, да и телевизор почти никогда не смотрела. Скорее всего она даже не узнает о его казни.
Казнь! Слово это, как кислотой, пробуравило её мозг, а потом и сердце. — Подняв голову, она встретила понимающий и участливый взгляд синих глаз Мабри.
— Никуда я не поеду, — пробормотала она, вздыхая.
Мабри еле заметно улыбнулась.
— Знаю, милая. Я в тебе не сомневалась.
Глава 9
Как ни старалась Кэссиди уснуть, сна не было ни в одном глазу. Бессонница стала мучить её с тех самых пор, как она совершила роковую ошибку, согласившись приехать в Нью-Йорк. Самый факт проживания под одной крышей с осужденным убийцей мог лишить сна и человека с более крепкими нервами, тогда как после событий дня сегодняшнего оставалось вообще удивляться, что она ещё не сидит голая в углу, пуская слюни и бессвязно лопоча.
Кэссиди повернулась на бок и, прищурившись, кинула взгляд на настенные часы — Мабри решила, что они как нельзя кстати подойдут к кладбищенскому убранству её спальни. Без четверти три. Тихо. Даже извечно шумная Парк-авеню за окном, занавешенным тяжелыми бархатными шторами, казалось, вымерла.
Кэссиди до сих пор не верилось, что Шон и вправду умирает. Когда они с Мабри вернулись домой из бара, Шон дремал в своем кабинете, и Кэссиди, остановившись в дверях, пригляделась к отцу, едва ли не впервые заметив набухшие под его глазами сизые мешки, поседевшие волосы и какую-то трогательную уязвимость, в обычное время замаскированную кипучей энергией и неподражаемой живостью его мощной и стойкой личности. Чем дольше разглядывала его Кэссиди, тем сильнее убеждалась: Мабри сказала правду. Шон умирал.
