Катажина Михаляк - Ягодное лето
И потянулась за телефоном.
– Габриэла Счастливая, – Гном с важностью на лице встал перед разрисованной, как пасхальное яйцо, девушкой, которую готовили к операции. – Твои болельщики решили: «ДА».
– Что «да»? – забеспокоилась Габрыся, которая знать не знала о голосовании.
– Ты должна увеличить грудь, – сообщил он гробовым голосом.
Габрыся подскочила как ужаленная:
– Никогда в жизни! Только через мой труп!
– Габриэла, но телезрители…
– У меня есть право вето. Один раз. Так написано в договоре, помните? – она хваталась за соломинку. Когда она представляла у себя под кожей эти импланты – ее охватывал животный ужас, будто это были не две мягкие подушечки из силикона в ее груди, а какая-то микросхема в голове, с помощью которой инопланетяне будут ею, Габрысей, управлять…
– Да, у тебя есть право вето, – согласился Гном. – Ты используешь его?
– Да, я использую его!
– Итак, Габриэла использует свое право вето, – зашептал в камеру Гном. – Правильное ли решение она приняла? Не окажется ли это решение фатальным для нее в финале шоу? Голосуйте. ДА или НЕТ. Стоимость одного смс составляет 2,44 злотого с НДС.
Двери операционной распахнулись, и к замершей от страха Габриэле подошел улыбающийся анестезиолог:
– Ну что, мы готовы?
Ее хватило на то, чтобы слабо кивнуть головой.
– Только без сисечек! – успела она крикнуть доктору Малышу, прежде чем погрузилась в глубокий наркотический сон.
Малина смсок не отсылала.
По крайней мере не в этот раз.
Потому что в это время ей как раз давали наркоз – как минуту назад Габриэле, чтобы отправить ее в страну грез.
У Малины был план. Хитрый план.
Еще до начала метаморфоз она записалась к лучшему пластическому хирургу в Польше, чтобы шаг за шагом копировать все операции, которым будет подвергаться ее сестра.
Уже была сделана операция по удалению близорукости, а теперь на лице ее красовались такие же точно пометки маркером, какие были у Габриэлы. И в отличие от сестры Малина ничего не имела против увеличения ее природных достоинств, то есть груди, поэтому грудь ее тоже была разрисована маркером, когда она засыпала на операционном столе, мысленно торжествуя и улыбаясь: еще посмотрим, кто из нас двоих будет красивее… и что на это скажет Оливер…
– Губки. Черно-желтые губки, – это были первые слова Габриэлы после пробуждения от наркоза.
Анестезиолог склонился над ней.
– Что ты говоришь, милая?
– Тссс, а то они услышат. Они ползают по мне, – проговорила она через повязку, которая закрывала ее лицо.
– Кто?
– Губки. Черно-желтые.
Мужчина спрятал улыбку – ведь кругом были камеры и следили за каждым их движением и словом.
– И что они говорят?
– Они поют. Сейчас они поют.
– И что именно они поют?
Габриэла закрыла глаза.
– Я бы предпочла этого не слышать, – сказала она мрачно, потому что губки пели довольно гнусаво и нудно матерные частушки.
И она снова провалилась в сон, из которого чуть позже ее вырвала боль.
Невыносимая и все время усиливающаяся боль во всем теле.
Первой ее осознанной мыслью было: «Я попала в автокатастрофу!» У нее болел каждый сантиметр тела, от кончиков мизинцев на ногах и до последней волосяной луковицы на голове – она вся была одним большим клубком боли и страдания.
Она начала постанывать, хотя каждое движение, в том числе и стон, было пыткой.
– Сейчас-сейчас, моя дорогая, сейчас я тебе кое-что дам, чтобы не болело…
«Да поскорее же, ради бога!» – хотела завопить Габрыся, но сил у нее хватило только на еще один тихий, жалобный стон.
Тетя Стефания, уже не в первый раз с того момента, как началось это несчастное шоу, залилась слезами при виде спеленутой бинтами, страдающей Габриэлы. Она сквозь льющиеся потоком слезы смотрела на закрытые глаза девушки, на опухшие губы, изгрызенные до крови, и была совершенно безутешна. Ведь она ничего, ничего не могла сделать, чтобы помочь своей маленькой девочке.
Подруги могли только обнимать пани Стефанию и шептать слова утешения. Правда, в глубине души каждая думала, что Габриэла получила то, что хотела, ведь никто ее не заставлял под дулом пистолета участвовать в этом шоу!
Изображение Габриэлы исчезло с экрана – теперь показывали одну из конкурсанток, которая, откровенно говоря, сейчас была похожа отнюдь не на будущую красотку, а скорее на жертву автомобильной катастрофы.
– Если Габрыся будет так же выглядеть, – начала Стефания, – мое сердце не выдержит.
Пани Янина молча выключила телевизор.
– Значит, так. Через неделю мы идем в кино! И ты не будешь это смотреть, понятно?!
Но в следующую субботу подружки пани Стефании напрасно стучали в дверь ее квартиры на Мариенштатской.
Ведь Стефания в это время находилась на высоте две тысячи километров.
– Моя любимая девочка, – шепнула она, склонившись над спящей Габриэлой.
Хотя она смертельно устала после многочасового перелета, все же прямо с аэродрома она поехала в больницу, чтобы обнять, утешить свою малышку, которая сейчас открыла глаза и недоверчиво заморгала при виде нее.
А потом, не спрашивая «Что ты тут делаешь?!» и «Как ты сюда попала?!», просто всплеснула радостно руками и бросила на шею тете.
Стефания должна была уехать уже на следующий день – отели на Кипре очень уж дорогие, но этот один-единственный день вместе принес и ей, и Габриэле много настоящего счастья.
– Я тебя люблю, тетя, – каждую минуту слышала Стефания. – Спасибо тебе, что ты рядом. Спасибо, что ты у меня есть. И прости меня за все.
– И я тебя очень люблю, доченька, – отвечала она растроганно. – Где же мне быть, если не рядом с тобой? И не проси прощения – тебе выпал чудесный и единственный шанс осуществить свою мечту.
– А это точно было моей заветной мечтой? – Габриэла жалобно посмотрела на нее из-под своих бинтов.
– Точно, Габрыся. Я жалею только о том, что раньше не раздобыла деньги, чтобы сделать операцию на твоей ноге.
Про себя тетя добавила, что счет за эту операцию, который выставила клиника телекомпании, был просто астрономический. Ей, чтобы оплатить такое вмешательство, пришлось бы продать квартиру – и не факт, что вырученных за нее денег хватило бы!
– Да, точно, – повторила она, поглаживая свою воспитанницу по щеке.
На несколько месяцев показ шоу «Чудовище и красавица» был приостановлен – участницам нужно было время, чтобы восстановиться и прийти в себя после операций. Дольше и тяжелее всех этот период тянулся у Габрыси, у которой должна была срастись сломанная в двух местах нога. В то время когда ее соперницы уже имели за плечами предфинальный выход и готовились к выходу, она все еще проходила болезненную и тяжелую реабилитацию.
