Светлана Демидова - У счастья ясные глаза
– А то и есть, что он спросил, люблю ли я его.
– А ты?
– Пришлось сказать, что люблю, раз он без этого не может. А он, идиот, говорит: «Ну ты прямо как Татьяна!» Я сначала даже не поняла, про какую Татьяну он говорит, но он мне объяснил: про ту, что придумал твой любимчик Пушкин. Тот, который «наше все».
– Не зря мне Вася сразу понравился, – сказала я.
– В постели он мне тоже понравился, – отрубила моя многоопытная дочь. – Но не более того.
– Неужели он тебе совсем не нравится... в другом смысле?
– А неужели ты думаешь, что я свяжу свою жизнь со слесарем механосборочных работ?
– Я думаю, что тебе вообще еще рано связывать свою жизнь с кем бы то ни было.
– Вот оно! – опять закричала Сонечка. – Вот оно – лицемерие взрослых! Мне, значит, рано, а ты... во сколько лет ты вышла замуж?
– Я любила твоего отца, – ответила ей я.
– А я люблю Даниила! И выйду за него замуж!
– Тебе придется рассказать ему правду!
– И не подумаю!
– Нельзя строить любовь на вранье. Да еще на таком... жестоком.
– Да что ты понимаешь в любви! Я не верю, что ты и отца-то любила. Ты посмотри на себя – ты же бесполое существо! Правильно говорит тетя Наташа – ты засушенный лютик, дохлая божья коровка. Тебе даже этот баклажановый цвет не поможет, потому что ты изнутри пустая. В тебе ничего женского нет, никаких желаний. Я убеждена, что ты даже не представляешь, что такое оргазм!
Я не сразу нашлась, что ей ответить, и приличное время хватала ртом воздух, пока не сообразила:
– Я не отдамся нелюбимому даже за нечеловеческий оргазм! Поняла?
– А ты попробуй. Может, понравится, – цинично отвечала мне дочь. – Данькин отец, по-моему, мечтает доставить тебе такое удовольствие, а ты все нос воротишь.
– Соня! Вот это тебя не касается! – рассвирепела я.
– А тебя тогда не должны касаться мои отношения с Васькой и Даником.
– Ты моя дочь!
– Ну и что? Я уже практически совершеннолетняя. Нечего лезть в мою жизнь!
Больше разговаривать с ней я тогда не смогла. Я поняла, что близостью с дочерью только обольщалась. Мы практически чужие друг другу люди. Разумеется, я не стала ни о чем рассказывать Даниилу, хотя, не скрою, мне очень хотелось это сделать. Мальчишка попался на сусальный глянец истории любви девочки-эльфа. Мне было стыдно и перед ним, и перед его отцом.
Но не надо забывать о Васе Половцеве. Как говорила Сонечка, он и раньше провожал ее глазами, а сексуальные отношения распалили его до состояния благородного лесного разбойника, у которого проезжающий мимо князь похитил красавицу-жену. Говорят, они с Даниилом здорово подрались. В довесок к заплывшему глазу Коньков-младший получил от Половцева тщательно скрываемую Сонечкой правду. Больше я никогда не видела его рядом со своей дочерью.
Она прорыдала три недели кряду, потом перевелась в другое училище и теперь уже без особого раздражения разговаривает по телефону с Половцевым. Я уже ни во что не вмешиваюсь. Не только из принципа «не навреди». Я чувствую себя перед дочерью убогой и ущербной. Как она меня назвала, помните? Бесполой, пустой и не имеющей женских желаний. Почему-то я оскорбилась до мутного равнодушия к делам Сонечки.
Если подвести итоги, то с прискорбием можно констатировать: у меня нет ни дочери, ни мужа. Одна Наташа, которая все-таки не очень хорошо меня понимает. А что касается бесполости и отсутствия женских желаний, то тут Сонечка не права. Просто я не могу так, как она...
Помните про наше «окно в Европу»? Я обещала вам кое-что рассказать... Так вот! Однажды через прорубленное «окно» к нам на платный абонемент пришел из города один читатель. Я сразу обратила на него внимание. Может быть, потому, что он был немного похожим на Дюбарева, единственного мужчину моей жизни. Не очень, конечно, похожим, а так... колером да еще длинными пальцами со смешными пухлыми подушечками. Ромины волосы почти белые, а этот читатель был светло-русым. И у него, в отличие от Дюбарева, были темно-серые глаза и очень красивая улыбка ярких губ. Мне показалось, что он тоже сразу меня заметил.
Вообще-то я мужским вниманием не избалована, поэтому тут же отреагировала бурным покраснением всего лица. Тогда я еще не была выкрашена в Наташин баклажан, а потому мои пылающие щеки наверняка бросались в глаза издалека. Я поспешила побыстрей спрятаться за стеллажи, и в тот первый день его обслуживала наша молоденькая Танечка. Я разглядывала посетителя поверх книжных рядов и понимала, что, пожалуй, смогла бы ответить на ухаживания этого мужчины.
Когда он ушел, я тайком посмотрела в заведенный на него формуляр. Звали его Слесаревым Андреем Ивановичем. Работал он в строительно-монтажном управлении и взял книги по бетонным работам и несколько специальных справочников. Вы не поверите, но я считала дни до тех пор, когда он должен принести книги обратно в библиотеку.
Я настраивала себя на то, чтобы не краснеть и не дрожать руками, когда он придет. Танечку я предусмотрительно услала в читальный зал, где надо было перебрать старые реферативные журналы. Однако все мои занятия аутотренингом ни к чему не привели, потому что, как только Андрей Иванович Слесарев переступил порог библиотеки, я опять покрылась нездоровым румянцем.
Я сразу выдала себя еще и тем, что достала его формуляр, не спрашивая фамилии. Он удивленно посмотрел на меня, а я деревянным языком пролепетала что-то вроде того, что у меня хорошая память на лица. Взяв книги, он ушел, одарив меня ласковым взглядом, а я еще долго не могла унять дрожь в руках и даже не смогла есть в обеденный перерыв. Изо всех сил я старалась не считать дни до его прихода, но они отсчитывались сами собой моим подсознанием.
День его прихода я уже сама намеренно провела в читальном зале, чтобы не встречаться с ним взглядом и не краснеть. А на следующее же утро все равно влезла в его формуляр, чтобы узнать, приходил он вчера сдавать книги или нет. Андрей Иванович не приходил. Он пришел как раз в тот момент, когда я держала в руках его формуляр. Он не мог этого не заметить, потому что я при виде его застыла каменным изваянием с этим самым формуляром, на котором крупным и четким библиотекарским почерком было написано его имя. Мне казалось, что краска стыда уже капает с моего лица на стойку, когда он вдруг сказал:
– Вы мне тоже сразу понравились.
Я с ужасом оглянулась по сторонам. С двух сторон с большим интересом на нас смотрели Танечка и Берта Эммануиловна. Больше всего на свете в тот момент мне хотелось провалиться под пол нашей технической библиотеки. Милая старенькая и все понимающая Берта Эммануиловна предложила нам поговорить в коридоре, обещав прикрыть меня в случае прихода заведующей. Я прошелестела:
