Анна Смолякова - Ты — мое дыхание
Прямо у ног плескалось море. Настоящее, прозрачно-бирюзовое, с золотистыми искорками, мерцающими в воде. Стеклянный пол замечался не сразу, да и столики в окружении плетеных кресел, стоящие в центре, — тоже. Зато завораживали, притягивали взгляд стерляди и осетры, неторопливо плавающие среди редких водорослей. Их серебристые спины блестели и переливались, а выпуклые глаза смотрели на мир холодно и равнодушно.
Через несколько минут официант принес раков с соусом из лангустов, осетрину, запеченную на вертеле на дубовых углях, пару салатов и белое французское вино.
— Тебе здесь нравится? — негромко спросила Поля.
— Да уж, конечно! — он откинулся на спинку кресла. — Возрождается, возрождается в русских людях стремление к красоте, и это не может не радовать… Черт, здорово-то в самом деле как! Деньги, конечно, тлен, но…
— Давай все-таки не будем о деньгах, — она на секунду прикрыла глаза и покачала головой. — От этих разговоров я устала дома. Деньги, деньги, деньги… И больше ничего. Ты знаешь, Суханов ведь раньше был другим…
— Может, и о твоем Суханове не будем? — Антон посмотрел на нее исподлобья. — Нет, если тебе очень хочется, конечно…
— Нет, прости…
Они некоторое время помолчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Льдистые отблески воды играли на стенках хрустальных фужеров, таинственно мерцало столовое серебро. Первым тишину нарушил Антон.
— Ты прости меня, — он убрал со лба волосы, — это была фраза законченного эгоиста. Ты же сразу закрылась, как жемчужинка в раковине, и в этом виноват я.
— Не надо. У меня в последнее время и так появилась нехорошая привычка: во всех своих несчастьях винить других. Карьера не сложилась — муж виноват, личная жизнь рушится — подруга-стерва… Я ведь тебе так и не сказала: не было никакой Ирочки Ларской. Нет, может, и была, конечно, но раньше. А сейчас Борис развлекается с моей подругой Надеждой. Банально как, да?.. Вообще моя жизнь — череда банальностей, и я сама — просто символ тривиальности, совсем как мой кот Фантя. Он персидский, толстый и пушистый и ест исключительно рекламный «Вискас» с «Кити-кетом».
— Поля, не нужно, — Антон слегка наклонился над столом и коснулся ее пальцев.
— Нужно, — она упрямо мотнула головой. — Меня и подозревают-то всегда в какой-то пошлости мышления… Знаешь, я ведь, когда собиралась снова заняться журналистикой, тайком от Суханова сходила на один из телеканалов и предложила концепцию своей передачи о кино. А толстый начальник, даже не дочитав заявку, спросил: «И что же вы, девушка, хотите предложить нам оригинального? Чем это лучше будет «Тихого дома», скажем? Вы, наверное, собираетесь раскрыть зрителю альковные тайны Брюса Уиллиса и Деми Мур? Или рассказать, например, что звезды — такие же люди, как мы? Что они так же едят гамбургеры, пьют колу, занимаются детьми, ездят в отпуск?» Я тогда даже не дослушала его тираду, просто развернулась и ушла… Вот скажи, что мне сделать для того, чтобы меня начали воспринимать по-другому? В какую сторону самой измениться? Как жизнь свою изменить?
Антон усмехнулся и с невыразимой нежностью погладил ее кисть.
— Не надо тебе меняться, чудесная моя, — он обвел указательным пальцем луночку вокруг ногтя. — Дело-то все в том, что не нужно тебе меняться. И, самое главное, не нужно никому ничего доказывать. Ты — прекрасна, такая, как есть. Карьера, самореализация — это все такой же тлен, как деньги. Главное — то, какая ты внутри… А внутри ты — такая же прекрасная, как снаружи. Если честно, никогда не встречал ни в одной женщине такой чистоты линий и гармоничности пропорций. К твоей груди припадаешь, как к чаше с драгоценным вином… У тебя и в самом деле груди, как две великолепные чаши…
Под его пристальным, обжигающим взглядом Поля покраснела.
— Вот что значит поэт! Говоришь-то как красиво…
— А что? — Антон вдруг проказливо подмигнул. — Нормальный мужик бы сказал просто и ясно: «Титьки красивые», да?
Они оба рассмеялись, но как-то уже нервно и коротко. Можно было ничего больше не говорить, глаза говорили за них: «Хочу тебя! Сейчас. Скорее…» Даже вино они не допили и осетрину оставили на тарелках. Поля отдала деньги Антону, он рассчитался. Уже в машине целовались до головокружения, и он гнал, гнал быстрее, обгоняя ползущие впереди автомобили, срезая расстояние по каким-то немыслимым переулочкам. Остановились только раз у какого-то киоска. Антон пожаловался, что у него кончились сигареты, Поля предложила купить. Он начал отказываться, тогда она вышла из машины сама и взяла для него целый блок «Парламента». Правда, для того чтобы он сказал, какую марку курит, пришлось пригрозить, что все равно купит сигареты, но выберет блок какого-нибудь дамского «Вога». Ему ничего не оставалось, как смириться…
Ей нравилось доставлять ему эти маленькие радости, нравилось видеть смущенную улыбку на его лице. Ах, как любила она его в этот вечер! Целовала, страстно и упоенно, ласкала пересохшими губами все его смуглое мускулистое тело, почему-то пахнущее степной травой. И стоны его нетерпеливые слышать нравилось, и чувствовать, как судорожно сжимают пальцы ее нежные плечи…
А потом Антон, поднеся ко рту сигарету и выпустив в потолок колечко дыма, обреченно спросил:
— Ты сегодня опять уйдешь, да?
— Нет, — она положила голову к нему на колени, — сегодня я останусь…
Поля думала, что проведет ночь без сна, прислушиваясь к тихому дыханию Антона и пьяным крикам в соседней комнате, но неожиданно уснула почти сразу, провалившись в сон, как в мягкий сугроб. Когда она открыла глаза, за окном уже весело щебетали птицы, а солнце золотым дождем заливало комнату. Будильник, который они нечаянно уронили во время бурной ночи, так и валялся на полу «кверху лапками». Так что определить, который час, было невозможно. Поля тихонько перевернулась на спину и только тут поняла, что Антон тоже не спит. Он лежал рядом, опершись на локоть и с улыбкой изучал ее лицо.
Ты чувствуешь, как все неуловимо,
Неслышно изменилось в этом мире,
— проговорил он, когда она коснулась ладонью его щеки.
Твой выстрел — в сердце!
Те, что раньше, — мимо!
Нет, не любил я, лишь меня любили…
— Это ты сейчас? Вот прямо сейчас, да? — Поля не смогла заставить себя произнести слово «сочинил», вдруг показавшееся детским и глупым.
— Конечно. Экспромт. В мире — любили… Искренний, но корявый, — Антон рассмеялся. — Впрочем, еще Мандельштам говорил, что точная рифма — это пошло.
— Уходить не хочется. Мне давно уже не было так хорошо.
